– Это ты сделала? – как можно спокойней спросил я.

– Ты о чём, Ванечка?

– Не называй меня так! – крикнул я и бросил трубку.

Я ужасно разозлился. Что ей от меня надо?

Я снова вышел во двор. Уже смеркалось, в окнах напротив включили свет, и в одном из них за занавеской появилась тень. Она то вставала, то садилась, то исчезала, то снова возвращалась. Что-то мне это напоминало, но я никак не мог вспомнить, что именно.

Я вздохнул и вернулся в дом. Ужин, что ли, приготовить? Отвлекусь от всех своих тайн и загадок, маму порадую. В тот вечер мне к Глафире не надо было ехать, поэтому Толяна я не ждал.

Я пошёл на кухню и заглянул в холодильник. Мне захотелось удивить маму. Надоели нам кашки да бутерброды. Даже не столько удивить я маму решил, а просто сделать ей приятное, чтобы она почувствовала, что её дома ждут, что она не одна на этом свете.

Вон и творог есть, целая пачка. Яблоко большое. Я надкусил его – вкусное. Яйцо нашлось. О! Вот и изюмчик. Так ведь можно суфле испечь!

Я натёр яблоко, перемешал его с творогом и яйцом обыкновенной вилкой, не нужно для этого никакого миксера, да его у нас и нет. А вот формочки есть, в виде зайцев, медведей и гномов. Разложил по ним всю эту вкуснятину, зажёг духовку и поставил суфле выпекаться на противне, минут через десять потрогал пальцем – след от творога остался, подержал ещё пару минут. А тут и мама пришла.

– Чем это так вкусно пахнет? – спросила она.

– Мой руки, – сказал я, – сейчас чайник закипит.

И пока мамы не было, успел посыпать суфле корицей, расставить на столе нарядные тарелки с ромашками, заварить чай.

Мама вернулась, полюбовалась сюрпризом, чмокнула меня в макушку, и мы закатили пир на весь мир. Суфле удалось на славу – и маме понравилось, и мне.

А потом мы пили чай и мама сказала:

– Вань, а я сегодня с твоей одноклассницей познакомилась. С Василисой.

– Где? – удивился я.

– В больнице, – ответила мама. – Она навещала свою бабушку.

– А что с бабушкой? – спросил я.

– Сердце, – вздохнула мама. – Ещё недельку побудет, сил наберётся. А дома на лекарствах сидит. Правда, по ней не скажешь, бодрая, весёлая такая.

– Точно! – до меня наконец-то дошло. – Лекарствами от неё пахнет!

– Ты это о чём? Что за счастья полные штаны? – улыбнулась мама.

– Да я никак не мог понять, чем это от Василисы пахнет, – сказал я, – теперь понял – бабушкиными лекарствами!

– Ну и что тут весёлого? – мама потрепала меня по голове. – Нюхач… Дурачок ты, Вань. А подружка твоя – вся в бабушку, жизнерадостная девочка.

– Да не подружка она мне! – возмутился я. – Просто одноклассница!

– Ну не подружка, – улыбнулась мама. – Пускай одноклассница. Так она уже неделю одна живёт. Хозяйственная. Еду бабушке приносит, домашнюю. Сама готовит.

– Как одна? Совсем? – удивился я. – Почему одна?

– Да, у неё больше никого нет. Ты что, не знал? – спросила мама. – Она раньше у тёти жила, теперь вот к бабушке переехала.

– Знал… – задумчиво протянул я, вдруг вспомнив слова Кощея. – Но она не говорила, что бабушка в больнице.

– Гордая, – сказала мама. – А я таких люблю. Я сама была независимой. Ни перед кем не прогибалась.

В этот момент я нутром почувствовал, что можно было бы спросить, почему мне нельзя ходить к Соловьёву и рассказывать его бабушке сказки, но то же самое нутро подсказало мне, что не стоит торопиться и портить маме такой чудесный вечер.

– Спасибо, Ванюшка, – сказала мама, – Я пойду лягу уже. Помоешь посуду?

Я быстро убрал со стола, навёл на кухне порядок и пошёл в свою комнату читать рукопись Волшебника.

Всё-таки удивительное совпадение с этим триллером «Время чародея», в котором я снялся. Кстати, меня позвали снова, сказали что я неплохо смотрюсь в кадре.

Я вырвал из тетрадки листок, прихватил со стола ручку и пошёл к маме в комнату.

– Мам, – сказал я. – А меня в кино позвали сниматься. Ты напиши им, что не против. Это главная роль!

– Ой, правда? – обрадовалась мама. – А что за фильм?

– Сказка, – я не стал вдаваться в подробности.

– Конечно, я согласна, – сказала мама. – Станешь у меня кинозвездой!

Мама написала, что согласна, я аккуратно сложил листок, вернулся в комнату и открыл рукопись – единственное, что у меня осталось от моего сокровища.

Я парил над городом и понял вот что: город наш мал и красив. Он стар, но не кажется немощным, потому что живёт и будет жить долго, но, жаль, не вечно…

Да! Его замки всё ещё упираются в голубое небо своими мшистыми башенками.