Шрифт:
Скверная улыбка искривила уста Леона, он встал, Иван приставал к нему с звездами и календарями…
— После, после! — отвечал Леон. — Сначала дай о себе подумать. Андрей, чего доброго, может сыграть такую шутку, что потом ничем не поправишь…
Кто-то постучался в двери, мистр Леон отворил — вошел Курицын.
— Вы оба с ума сошли, — сказал он сухо. — О чем хлопочете? Свадьба Андрея разошлась, а между тем голос Леона по всем хоромам слышно. Я поспешил предупредить вас, так не стряпают тайных дел. Положим, Иван — молод, но ты, Леон, зверь опытный…
— Зверь… Ты правду сказал, и я не знаю, до какого бешенства докипела бы моя кровь, если бы не весть твоя радостная; но от кого ты слышал?..
— Дело простое. Царевич думал ускорить брак Палеолога и послал ему денег, а тот из-за того и хотел только жениться на Зое, чтобы погасить долг свой Меотаки и покутить на его богатства… Деньги в руках, Палеолог смеется над своим сватовством. Вот, Алена Степановна, без Курицына-то и плохо хитрые дела справлять, а я и на совете не был…
— Конечно, конечно, — подхватил злобно мистр Леон. — Ты бы своего союзника и обманул и погубил искуснее…
— Ошибаешься, Леон! Я и теперь утверждаю, что брак Андрея нам вовсе не нужен. Государя не раздражит эта свадьба, помяните мое слово; Иоанн посмеется сумасбродству Андрея и станет утешать Софью, а вот это так опасно, потому что Софья хитра и воспользуется нежностью супруга…
— Вот это палатный разум! — вскричал мистр Леон. — А вы близорукие, с вашими мелочными расчетами, вы погубите и себя, и союзников…
— И религию, — тихо прибавил Курицын. — Неуместное усердие Ивана к царевне…
— Усердие? — вздрогнув, прошептал Иван, а Курицын продолжал:
— Может погубить все. Если бы ты мог снять завесу с глаз молодого Иоанна, о, тогда бы была великая польза. Рано, больно рано снять покров с истины. Хотя между нами много людей знатных, но мы слабы противу огромного большинства и всемогущего предрассудка. Мы не должны вверять тайн нашим женщинам, детям и скудным умам. Я не доволен, что вы допустили в общество Мамона и Ощеру, этих шутов. Теперь они, из лести Патрикееву, потакают нам; не станет Патрикеева, и мы приготовили только подлых доносчиков. Алена Степановна женщина живая, страстная; нетрудно внушить ей истину библейскую, но одно мгновение может взволновать ее совесть… Знаю, Иван, что тебе сладостно рассказывать ей такие мысли, которые возбуждают ее любопытство, знаю, что в эти мгновения черные очи блестят ярче и продолжительнее светят тебе. Безумец! Ты жжешь себя медленным огнем, и так неосторожно, что можешь и взаправду очутиться на костре… Ты побледнел, Иван! Подумай-ка сам и размысли. Если мог угадать Курицын, то как оно может ускользнуть от взоров Иоанна? Я давно собирался остеречь тебя, но ты удерживался. Ради бога, перемените ваши неразумные пути. Вот, мистр Леон, случай привел к тебе старика умного, опытного, и, по моим догадкам, он будет у нас много значить… Государь мне говорил сегодня о Никитине и велел ему быть завтра к себе… Завтра же и решится его участь. Иоанн умеет глядеть в души людские… Вот такого союзника приобрести полезно. Он еще сидит у тебя за трапезой: вот пошел бы ты лучше, потолковал с ним, приворожил, употчевал, а то сидишь запершись и суетой занимаешься…
— Но Палеолог у Зои.
— Палеолог у Рало, считает деньги и радуется, что может не жениться…
— Кто сказал тебе…
— Меньшой Рало; он приходил сюда и вызвал всех Андреевых клевретов на пирушку; звал Никитина, но тот предпочел глупому пиру умную беседу с рыцарем Поппелем. Поппель восхваляет твое искусство, это может расположить к тебе старика, а дальше учить тебя нечего…
Жид улыбнулся. Курицын, кстати, польстил самолюбию Леона.
— Пойдем! — сказал он самодовольно. — Полонить разумного старца не легко. Это особая наука…
— Ты дай нам в ней урок. Я многому учусь у тебя…
— И взаимно, — отвечал жид, уходя. Курицын удержал Максимова…
— Иван, — сказал он тихо. — Я поправил все только ради царевны Елены; умоляю, будь благоразумен. Помоги мне удержать Леона дома до утра, помоги упоить его, выбить из памяти, не то хитрость моя останется втуне… Пойдем, чтобы не подать повода к опасным догадкам.
Все ушли. Юноши, пораженные всем, что видели и слышали, несколько мгновений пролежали у постели мистра, не вымолвив слова.
— Господи! — сказал наконец Вася. — Где мы были? Вертеп еретиков и злодеев…
— Тише, тише, Вася, ты еще всего не знаешь! — Ласкир остановился; хотя и молод, но, по врожденной хитрости, он расчел, что лучше не делать Васю участником итальянских тайн, тем более что уже догадывался о тайне самого Васи, и потому сказал тихо: — Как бы нам теперь выбраться отсюда подобру-поздорову…
— А я так думаю совсем иначе. Если мы будем пробираться тайком, можем попасть на засаду и с нами могут разделаться как с воришками. Мой совет идти прямо в гридню [16] , сесть за стол, перепугать хозяина и гостей; разойдутся, и мы с ними уйдем свободно через ворота, а путем-дорогой вволю посмеемся их страху и недоумению…
16
Гридня (гридница) — покой и строение при дворе княжеском для гридней (телохранителей княжеских), приемная.
— Но если спросят…
— Будь нем, Митя, я буду говорить один…
— Но если они со страха захотят нас припрятать…
— Пустяки! Там Никитин, Поппель, не посмеют, а завтра не смогут… Пойдем…
Ласкир хотел остановить Васю — напрасно: князь был уже за дверью; голоса в гридне указывали дорогу; князь Василий вошел бодро и весело.
— Хлеб-соль, добрые люди! — сказал он и остановился посреди гридни, любуясь неописанным удивлением хозяина и гостей.
Мистр Леон вскочил и, подняв руки вверх, стоял будто окаменелый; Иван Максимов, привстав, дрожал от злости.