Оба механика обрадовались, что я не ветеран авиации и мое знакомство с ней ограничивается непродолжительной учебой в планерной школе и несколькими полетами на самолете У-2 с целью испытаний радиоаппаратуры. Это давало им возможность проявить свой педагогический талант, и они деятельно принялись за мою специальную подготовку. Наверное, я не был полностью лишен способности к восприятию новой для меня техники, потому что через непродолжительное время научился с ходу отличать правый моторный чехол от левого, чехлить моторы, запускать компрессор и составлять для него смесь бензина с маслом, разжигать и устанавливать специальную лампу для подогрева моторов, работающую по принципу примуса и похожую на него.

Механики заметно повеселели, узнав, что мой личный багаж состоит из небольшого чемоданчика. «Самолет перегружен,-сказали они, многозначительно понизив голос.
– А перегрузка… сам понимаешь!» Я понял. С тех пор, отправляясь на разведчике в полет, я начинал рыться в карманах и, если находил две пачки папирос, одну из них мне хотелось оставить на базе.

Штурман Анатолий Волков. Молодой. Подтянутый. Скромный. Молчаливый. В Арктике новичок.

Летчик Головин. Молодой сероглазый атлет. Спокойный. Не склонен к лишним движениям. Доброжелательный. Тактичный. Пятнадцатилетним мальчишкой строил планеры, которые не хотели подыматься в воздух. Позднее на другом, «настоящем» планере установил мировой рекорд. Затем - самолеты. Курсант осоавиахимовской школы. Инструктор. Потом - Арктика: Карская экспедиция, необорудованная Енисейская авиалиния, «внетрассовые» полеты над пустынной тундрой. Хорошо знал штурманское дело. Вникал в существо производимых механиками «модернизаций». Мечтал освоить и радиодело. («Зачем?» - спросил я его. И услышал ответ: «В Арктике все пригодится».) Воля, мужество, смелость? В избытке. Живи в наши дни, сейчас - стал бы космонавтом. Нужно ли говорить, что он был душой экипажа! В экспедиции звали Головина, несмотря на молодость - было ему двадцать восемь,-по имени-отчеству: Павел Георгиевич, в экипаже - душевно: Егорычем.

Бортрадист Николай Стромилов. Предоставим слово О. Ю. Шмидту: «…Длинный и худой человек с горящими глазами, Дон-Кихот по фигуре, уверенно колдует среди тонких деталей современной… аппаратуры…» Ну что же, немного смешно, но, возможно, правильно. Правда, не всегда уверенно колдовал над аппаратурой я. Иногда и она надо мной. И не без успеха.

Дон- Кихот был принят на разведчике доброжелательно. Чувствовалось, что отсутствие надежной радиосвязи тяготило весь экипаж. Я постарался оправдать доверие.

Передо мной фотография разведчика. Что сказать о нашем самолете? Серийный Р-6, немного устаревший даже для своего времени. Не было в нем стремительности и изящества линий, отличающих современные туполевские лайнеры. Был самолет даже как-то угловат и неуклюж. Не поражал воображение скоростью - она не превышала ста шестидесяти километров в час. Не отличался удобствами для экипажа: внутри машины было так же холодно, как и снаружи, а кабины летчика и штурмана к тому же сильно продувались. Имел одно управление, без автопилота, что в наших условиях, при многочасовых полетах, требовало особой выносливости от летчика. Привычного сейчас телефонного переговорного устройства на самолете не было, поддерживать связь с летчиком и штурманом радисту приходилось записочками, в ущерб оперативности связи с базой.

И все же мы любили нашу оранжево-синюю птицу. Любили, как любят близкого человека, несмотря на его недостатки. И заботились о ней, как о близком существе. И на эту заботу самолет отвечал нам безотказностью, ровным гулом моторов, постоянной готовностью лететь куда нужно и сколько нужно.

Двое суток потребовало оборудование радиорубки на новом месте - в хвосте самолета. Но это была лишь часть задачи. Теперь предстояло самому в полном полярном облачении втиснуться в груду вещей, вплотную подступавших к радиостанции. Тут были бидоны с полуторамесячным неприкосновенным запасом продовольствия и спальные мешки, деревянные нарты и лыжи, палатки и резиновый клиппербот, автономный агрегат для питания радиостанции на земле, запасной винт и колеса.

С помощью неунывающих механиков груду за несколько часов перекомпоновали. В результате освободилось крошечное место у радиостанции, на которое я мог опускаться прямо из люка в верхней части фюзеляжа. Люк задраивался только снаружи. Эта весьма ответственная, с моей точки зрения, функция была поручена Терентьеву. Выпускал меня из самолета тоже он. В общем, ни войти в самолет, ни выйти из него самостоятельно я не мог. Сам Терентьев пользовался другим люком, к которому я не имел доступа. Сильно отдавало мышеловкой, но спрашивать о чем-либо я не стал, боясь потерять в глазах товарищей авторитет «бывалого» человека…

4 апреля опробовали радиооборудование на земле и в воздухе. Все было в порядке. Правда, беспокоили сильные электрические и акустические помехи. Электрические помехи существенно снизить не удалось, пришлось привыкать.

* * *

11 апреля. Все экипажи на аэродроме. Прогреваются моторы самолетов. Погода по всему маршруту вроде бы удовлетворительная. Головин получает задание вылететь на разведку.

Около десяти часов отрываемся от раскисшего и тут аэродрома и берем курс на север. Держим надежную связь с землей. Доходим до моря. Встречаем стену облаков. Входим в нее и набираем высоту, пытаясь пробить облачность. Вскоре самолет обледеневает, срывающиеся с винтов куски льда звонко бьют по фюзеляжу. Снижаемся, выходим из облачности и ныряем под нее.

Идем бреющим, но вскоре и тут белая мгла со снежными зарядами преграждает нам дорогу и пытается прижать самолет к земле ли, к воде - не знаем. Доложив об этом по радио, возвращаемся.

Но когда совершаем посадку, узнаем, что в воздухе находится самолет Водопьянова, что летит он тем же курсом, которым только что шел разведчик, что нервы у Михаила Васильевича оказались крепкими и он сумел пробить облачность и вышел из нее на высоте всего лишь около семисот метров, до которой немного не дотянули мы, и что погода по маршруту весьма благоприятна для полета отряда кораблей. Но время упущено, погода в Нарьян-Маре портится, как и настроение у экипажа разведчика. Флагманский самолет совершает посадку - Водопьянов решил вернуться в Нарьян-Мар. Дается отбой - до завтра. Мы - экипаж разведчика - покидаем аэродром с надеждой, что товарищи по экспедиции поймут: допущенная нами ошибка была случайной и никогда больше не повторится.