Дэн и Дэвид то и дело восклицали:

– О, вандефул!.. май гаш!..

Борис и Глеб чувствовали себя почти как родители, обучающие своих несмышленых деток ходить, мыться, пользоваться уборной.

– А еще – танцевать! – вспомнил под конец Глеб. – Давай покажем им, как нам танцевать! Мышка, заведи музыку!

Они танцевали с Мышкой, топтались с нею, загораживая ее собой как ширмой, и с трудом удерживаясь, чтобы не задрать ей юбку, как они делали, когда танцевали в первый раз с Леночкой.

– Тугэзер! – закричали Дэн и Дэвид, и прижимаясь бедрами брат к брату, затанцевали, образовав вторую ширму, отгородив Мышку и с другой стороны.

Они же еще не были сшиты – но удерживались бедро к бедру, бок к боку, и танцевали при этом гораздо быстрее, чем Борис и Глеб, танцевали в такт, извиваясь ставшим двойным, но по-одиночному гибким телом.

Мышка повернулась к ним, задорно задрав мордочку, положила руки на внешние плечи.

Да, смотреть на этих самозванцев зрителям будет приятнее, чем на толстых запыхавшихся настоящих сиамцев. Никому не нужна подлинность – нужна красивость…

– Хватит, научили, – прохрипел Глеб и выдернул шнур магнитофона.

– Вандефул! – восклицали Дэн и Дэвид.

– Изумительно! – повторяла Мышка.

Прощаясь Дэн и Дэвид полезли в свою сумку.

– У нас еще есть подарок на память. Для вас от нас. Не от «Фокса», от нас лично. – Они достали плоскую бутылку. – «Белая лошадь». Лучшее виски. Выпьете в какой-нибудь праздник.

Красивая бутылка сама собой означала праздник. Захотелось ее откупорить сразу же. Наши бутылки всегда воплощали для Бориса и Глеба взрослость – но и опасность. А под такой праздничной глянцевой этикеткой не могло быть опасности – только взрослость. Взрослость без опасности.

– Спасибо, – сказала за них Мышка. – Большое спасибо. Выпьем за совершеннолетие мальчиков.

Не хочет распить сразу!..

Сто долларов Дэн и Дэвид оставили на столе. После их ухода Борис и Глеб вместе с Мышкой принялись рассматривать их так же жадно, как этикетку «Белой лошади».

Обещанных «Фоксом» тысяч они пока еще не видели, а эта сотня была живучая, первая, которую они держали в руках. Сто тысяч по сегодняшнему курсу. Близнецы почувствовали себя сильными, защищенными. Даже если вдруг Мышка ничего не заработает, отец зажмет алименты – у них есть свои сто тысяч.

Знал бы отец, что они начнут так зарабатывать, наверное, и не бросил бы их с Мышкой. Но теперь он им не нужен. Теперь он был бы здесь лишним: ведь если бы отец не исчез вовремя, Мышка не могла бы приходить к ним ночью, не было бы сейчас у них втроем восхитительной тайны!

Если бы вдруг отец явился теперь – они бы его не пустили на порог.

Очень захотелось, чтобы он явился – и можно было бы не пустить его на порог!..

Не в силах сдержаться, чтобы дать выход восторгу, они обняли Мышку в неурочное время…

– Что вы, мальчики… посуда не мыта… – лепетала Мышка.

Восторг излился – и настроение резко переломилось. На память стали приходить потери.

Дэн и Дэвид слишком многое унесли с собой. Унесли часть жизни Бориса и Глеба. Унесли их манеру ложиться и вставать, посадку, походку. Унесли их мечту о дальних странах, о съемках, о славе. Унесли их образ, в конце концов, присвоили его себе, чтобы явить миру нераздельных близнецов Д-Д – так странно сросшихся, но все равно изящных, обаятельных, киногеничных… А Борис и Глеб Кашкаровы останутся безвестными прототипами – толстыми, неуклюжими, неподвижными.

У них был шанс превратить свое уродство если не в достоинство, то в уникальное свойство, которому станет удивляться весь мир. Был шанс, но они отдали его расторопным сценаристам из «Фокса», смазливым актерам и кому там еще? Продюсерам?

Отдали уникальное свойство, а уродство – уродство оставили себе.

– Интересно, а постельная сцена у них в сценарии есть? – предположил Глеб. – Приведут близнечих и зададут жару. Нас они показать не попросили, как мы это делаем. Сами хотят догадаться.

– Они, наверное, думают, что мы и не делаем, – отозвался Борис с невольной обидой.

– Что ж нам было – хвастать?

– Пускай показывают, как хотят. Все равно все наврут. А им и поверят.

Они лежали вдвоем, забытые, выброшенные из киномира, как выбросившиеся на песок киты.

Раздавленные обидой, как собственной тяжестью.

– Как будто этот «Фокс» единственный! – сказал Борис.

– Возьмем да и напишем другой сценарий! – сразу понял брата Глеб.

– Еще и лучше гораздо!