Шрифт:
В руках у боровков вовремя оказались барабанчики или бубны, и они ударили дружно. У сестер в руках бубнов не было – видимо, Свами больше верила в мужское чувство ритма.
Сестры затянули под рокот бубнов:
«Для спасения нас всех, чтобы смыть адамов грех, Мати Дочу родила в День Счастливого Числа».
Ритм ускорялся, куплет повторялся снова и снова, слова сливались…
Снова мысли понеслись кругом, Клаве показалось, она взлетает. Сбоку вскрикнули. Вскрикнула и она.
– Меня, Свами, меня! – встав на колени, закричала сестра, простирая руки.
– Меня, – закричала и другая.
– Меня… Меня… – взывали со всех сторон.
– Нисходит Мати Божа в меня, – тяжело утробно возгласила Свами. – Нисходит Мати Божа. А Доча Божа Её-Их воплотится… Доча воплотится… в сестру возлюбленную Калерию! – выкрикнула Свами.
– Доча Божа… Доча Божа… – ближние сестры стали целовать Клаву – в руки, в ноги, сзади – куда удавалось дотянуться.
Но тут же подскочил горбатый брат Григорий, выхватил Клаву и понес туда, где уже ждала Свами, скинув плащ и широко расставив ноги.
Клава почти не чувствовала несущих рук, ей казалось, она летит, поднятая чудесной силой.
Горбун сзади подал Клаву под арку расставленных ног воплощенной Мати Божи. Мати подхватила ее под грудки и замерла так.
Гремел хор:
«Для спасения нас всех, чтобы смыть адамов грех, Мати Дочу родила в День Счастливого Числа».
– Дочу Божу… вам… на спасение… – утробно с натугой выкрикивала Мати. – Родила!!!
Выкрикнула пронзительно и разом выкинула Клаву вперед на услужливо подставленные руки.
Не маленькую Клаву выкинула в мир Мати Божа, а Дочу Божу. Клава исчезла, растворилась где-то далеко внизу в оставленном греховном мире.
Она вдруг напряглась вся, выгнулась спиной как рыбка, так что затылок почти коснулся пяток, и забилась крупно.
Кто-то кричал, кто-то целовал; потом и из мужчин кто-то закричал, кто-то зацеловал. Само грешное человечество ликовало, обретя Спасительницу и чая спасения. И спасала Она. Чем больше выгибалась спина, чем ближе надвигались пятки на затылок, тем мощней исходила из Нее спасительная сила. Горячий озноб сотрясал Её всю. Воплощенную Дочу.
Истинно, Она – Доча Божа. И всегда была Ею, только раньше не понимала. Она – маленькая и упругая, как рыбка, и Она же – бесконечная. Она – во всех, и все – в Ней.
Губы сами задвигались, язык забился отдельной маленькой рыбкой и полились слова, которых Она не знала – не из Нее, а через Нее:
– Доча… для вас… Млечным путем, моим молоком… Всех напою… Всех приведу…
И то ли эхо отозвалось, то ли спасенные люди Её:
– Млечным путем – твоим молоком… Млечным путем – твоим молоком…
– В День Счастливого Числа! – вырвалось у Нее пронзительно.
И в ответ:
– Для спасения нас всех, чтобы смыть адамов грех, Мати Дочу родила в День Счастливого Числа… В День Счастливого Числа…
Дальше понеслись слова – сквозь Нее, из Нее:
– Мати Божу полюбите, покаянья приносите… Благодать святому чреву, вот и выродила Деву… В День Счастливого Числа вам Спасенье принесла…
Какое светлое счастье – лететь сквозь радугу в небо на словах как на ангельских крыльях.
И возвращались отклики:
– Чреву… Деву… –стливого числа… –сенье принесла…
Доча Божа качалась на волнах или на руках, растаиваясь в любви.
Госпожа Божа, немеренная в милостях своих. Когда-то для бедной Клавы огонек наслаждения тлел в тоненькой ее нежной жалеечке, теперь вся Доча Божа плавилась в небесном наслаждении, как одна широкая щедрая жалейка, вобравшая всё и всех.
Так понятно, что всем нужно прикоснуться, унести каплю божеской славы. И тем счастливей и невесомей Она, излучая небесный свет и поднимаясь ввысь силой тысячи поцелуев.
Ста тысяч поцелуев.
Растворилась-унеслась, с братцем-ветром обнялась…
11
Теплый лампадный свет проник сквозь смеженные веки.
Чудный Голос – не женский и не мужской – шептал:
«Не плачь, дитя, ты так прекрасна, твоя слеза ведь не напрасна, где в грех и мерзость упадет, там роза света прорастет…»
Захотелось больше света, и глаза открылись. Сияло близко любимое лицо. Иссиние огромные очи излучали нежность.