Саймон аккуратно поддерживает меня, когда мы подходим к парковке. Он тормозит лишь перед байком и выдыхает так громко, что вокруг содрогается обжигающий воздух.

– Это плохая затея.

Неохотно отлипаю от его плеча и улыбаюсь.

– Не выдумывай.

– Родди, ты еле стоишь на ногах.

– До завтра, - я приобнимаю друга за плечи. От него пахнет кофе с корицей. Терпеть не могу кофе, но не сам аромат. – Встретимся на социальной антропологии.

– Я оценил шутку, - усмехается Саймон. – Когда ты в последний раз там была?

– А когда ты стал таким занудой?

– Родди, ты в порядке? Чед, он…

– Перестань. Ты же знаешь, как я к нему относилась.

– Какая разница. У тебя есть чувства, ты ведь живая.

– Уверен?

– Родди…, - у Саймона ярко-зеленые глаза, которые сейчас светятся заботой. Но как он не пытается задеть во мне хоть что-нибудь – не выходит. – Может, поговорим?

– Не в этот раз. – Похлопываю друга по плечу. – До встречи, ковбой.

– Пока, бестия. Будь осторожна, договорились?

Киваю и, наконец, взбираюсь на байк. Ноги вяло находят опору. В глазах двоится, но так интересней. Почувствовать вкус можно тогда, когда висишь над пропастью. В том-то и прелесть сумасшествия – оно позволяет ощутить себя живой, позволяет заметить то, что раньше не имело никакого значения. Я сажусь на мотоцикл, заранее прощаясь со всем, что меня окружает: и с тем, как блестят от алкоголя глаза Саймона, и с горячим воздухом и даже с ярко-красной, кривой вывеской бара. Мне осточертел этот мир, но я буду по нему скучать. И поэтому завожу мотор, радуясь, что успела хотя бы что-то увидеть.

А затем наступает самое интересное. Я еду по проезжей части, мои мокрые от пота волосы развеваются на ветру, и, возможно, сейчас тот самый момент, когда я все-таки сорвусь и упаду. Асфальт манит. Огни проезжающих машин ослепляют. В ушах свистит воздух, и все это сливается в одну невероятную силу, с которой я пытаюсь свести счеты каждый вечер. И неважно, каким способом, главное, я мечтаю поставить жирную точку в моей бессмысленной жизни. Однако что-то мешает. Раз за разом я добираюсь до пункта назначения. Это наталкивает на мысль, что где-то впереди меня все же ожидает то, ради чего я втягиваю в свои легкие кислород. Я не умираю, значит, я живу для чего-то, верно? Торможу перед общежитием, и, едва ветер перестает хлестать по лицу, зажмуриваюсь. С каждым разом все труднее найти те нити, за которые стоит держаться. Человек устает ненавидеть всех и вся, как бы банально это не звучало. Мне плевать. Да, мне плевать. Но в то же время я безумно устала напоминать себе об этом.

Я просыпаюсь с безумной головной болью. Зажимаю руками лицо и взвываю:

– Шейлин, выруби свой будильник! – неохотно раскрываю глаза. – Шейлин?

Комната пуста. Постель соседки заправлена, будто она не приходила на ночь. Что ж, не мне судить. Надеюсь, она хотя бы хорошо провела вечер. Недовольно бросаю подушку в сторону ее тупого будильника и подавляю в груди рычания. Который час? Посещать занятия в университете – увлечение относительное. Я не в состоянии вынести социальную антропологию, а она стоит в расписании первой, что позволяет мне поваляться в кровати немного дольше, чем того требуют правила. Далее возрастная анатомия. Затем к моему огромному счастью - психология. Только лекции профессора Говарда усваиваются в моей голове, что в принципе нонсенс. Посещать семинары я не люблю еще и от того, что вечно наталкиваюсь на взгляды прохожих, которые меня не понимают. Если ты не такой, как все – ты чужой. Я – не такая. Мне в тягость носить платья, кутить с местными красотками и болтать об очередных контрольных тестах. Вместо того, я отдаю предпочтение свободной одежде, работе и чисто мужской компании. Кто поймет лучше, чем парень, не сгорающий от зависти и не желающий твоей скорой кончины?

Звонит телефон. Мелодия раздается прямо над моим ухом, и я взвинчено стискиваю зубы, не понимая, кому я понадобилась так рано. Протираю ладонью лицо.

– Да? – сотовый так и норовит выскользнуть из пальцев. – Если вы не в курсе, я…

– Это адвокат Колдера Эберди.

– Что? – Приподнимаюсь на локтях. – Кого?

– Меня зовут Спенсер Доусен, и я хотел бы поговорить с Эмеральдом Эберди.

– С Эмеральдом? – сонно ухмыляюсь. – Чего еще вы хотите?

– Я представляю интересы мистера Колдера и…

– Все, что касается моего отца, обычно проносится мимо моих ушей.

– Вашего отца? – на несколько секунд повисает нудная тишина. Мужчина собирается с мыслями, и я уже намереваюсь повесить трубку, но не успеваю. Слышу, как незнакомец выдыхает, и прикрываю глаза. – У меня указ связаться лично с вами, мисс Эберди.

– А сам Колдер не нашел минутки?

– Он скончался вчера ночью.

– Что? Вы шутите? – замираю. Понятия не имею, что чувствовать. Отсутствующим взглядом осматриваю комнату, а затем вспыляю. – Даже если это и так, причем тут я?

– Вы – его…, хм дочь.

– И что теперь? – сон как рукой сняло. Резко поднимаюсь с кровати и недоуменно впяливаю взгляд в окно, будто пытаюсь в нем кого-то разглядеть. Возможно, утраченные годы, возможно, потерянное детство. Если бы мне и представился шанс отправиться в мое прошлое, я бы непременно нашла отца и сказала ему о том, как сильно и искренне я его ненавижу. – Я даже не помню, как он выглядит. Вы это понимаете?

– Вы должны подъехать по адресу Эппл-и-Леин к полудню.

– Что?