Да и вообще, что такое У-2? Образно выражаясь, кусок перкали и фанеры, почти стоящая на месте мишень. Единственная защита при встрече с противником - хорошая маневренность машины да выдержка экипажа. Поэтому летишь и непрерывно следишь за воздухом. Появится на горизонте черная точка, вот и гадаешь, свой или чужой. И тут же на всякий случай высматриваешь балку или овраг, чтобы вовремя нырнуть туда в случае атаки.

Устойчивый в полете, легкий в управлении, У-2 не нуждался в специальных аэродромах и мог летать в любую погоду, на очень малых высотах. Особенно успешным оказалось ночное бомбометание с этих маленьких машин не только по переднему краю, но и по различным коммуникациям гитлеровцев - по их эшелонам, по железнодорожным объектам, переправам, аэродромам, по скоплению живой силы и техники.

С наступлением темноты и до рассвета У-2 непрерывно висели над целью, методично, через каждые три - пять минут сбрасывая бомбы. И фашисты боялись нашей «ласточки». Уже в 1942 году за каждый сбитый самолет У-2 гитлеровских летчиков и зенитчиков награждали Железным крестом.

Вплоть до лета 1944 года мы летали без парашютов. Преднамеренно, конечно. Предпочитали вместо парашютов брать с собой лишние два десятка килограммов бомб. О том, что самолет могут сбить, мы не то чтобы не думали, а как-то не придавали этому большого значения. Считали, что раз уж война, то этим все сказано. Но иной раз сжималось сердце: а не напрасно ли мы пренебрегаем парашютом? Правда, днем от него все равно толку было мало, так как летали мы на очень малой высоте, на бреющем полете. Ну а ночью он, конечно, мог пригодиться.

* * *

Каждую ночь мы бомбили наступавшие части врага, а когда гитлеровцы подходили чуть ли не к аэродромам или площадкам, откуда мы вели боевую работу, экипажи перелетали на восток.

Однажды во время боевого вылета на самолете Нины Распоповой отлетела половина лопасти винта, а экипажам нужно было срочно перебазироваться. Что делать? Оставлять самолет нельзя. Взорвать? Техник экипажа Тоня [68] Рудакова ударилась в слезы. Решили попробовать завести мотор. Машина начала вибрировать. Тогда Нина Распопова попросила Тоню отпилить вторую лопасть винта.

–  Лишь бы долететь до Эльхотово…

Самым тяжелым было тогда для летчика остаться без машины. Опробовали мотор. Улететь было необходимо - гитлеровцы находились совсем рядом.

В заднюю кабину к Распоповой посадили с инструментом техника звена Марию Щелканову. Это был скорее психологический, чем практический шаг. Ну действительно, чем техник может помочь в воздухе летчику?!

Самолет Распоповой шел между другими машинами. В полете вибрация усилилась. Щелканова, поднявшись в кабине до пояса, с опаской поглядывала на расчалки и узлы. Машину непрерывно трясло. И все-таки долетели. Экипажи других самолетов уступили дорогу Распоповой. Она благополучно произвела посадку. Через несколько часов доставили новый винт, и машину ввели в строй. А вечером летчик Нина Распопова со штурманом Лелей Радчиковой вылетела на задание и первый раз в жизни попала под ураганный огонь зениток. Но счастье сопутствовало девушке и на этот раз…

Я уже говорила, что конфигурация линии фронта менялась непрерывно, чуть ли не каждые сутки. Случалось, что за ночь, пока мы выполняли задание, передовые части противника почти вплотную подходили к району базирования полка. Так было, например, под поселком Целина. Не успела я приземлиться после очередного вылета и зарулить самолет на место заправки, как подошла командир полка Бершанская и приказала немедленно перелететь на другую площадку.

–  Зачем?
– удивилась я.

–  Фашисты на подходе, - ответила Евдокия Давыдовна.
– Слышите, канонада совсем близко?

Мечтали и сражались

Станица Ольгинская утопает в пышной зелени садов. Самолеты рассредоточены прямо под фруктовыми деревьями. В тени яблони, усыпанной крупными спелыми плодами, сидим мы с Ольгой Клюевой и думаем о предстоящей ночи. Жарко. На небе ни облачка. [69]

–  Благодать-то Какая, Оля!
– говорю я своему штурману.

–  Да… Если бы мы здесь задержались подольше и если бы не было войны…

Ольгинская особенно запомнилась нам. Расположились мы там привольно, свободно. Но было и одно существенное неудобство: под жилье нам отвели бывший коровник. Как мы его ни чистили, как ни старались, в помещении всегда стоял тяжелый специфический запах. В шутку девчата называли наше общежитие гостиницей «Крылатая корова».

–  Придумали же девушки - «Крылатая корова», - снова заговорила Клюева, но вдруг умолкла на полуслове.
– Прислушайся, Марина, кто поет?

К нам приближались Надя Попова, Женя Руднева, Катя Рябова. Надя пела, девчата вторили. Ее приятный голос невозможно было спутать ни с чьим другим.

–  Надя! Спой «Синий платочек»!
– попросила Ольга.

–  Заказы принимаются только в филармонии «Крылатой коровы»…

Девушки ушли, но долго еще долетала до нас мелодия песни.

–  Хорошо поют девчата… Знаешь, Ольга, мне иногда кажется, что нет никакой войны, а только снится кошмарный сон.

–  Мне тоже так кажется, - говорит Оля.
– Только сны я вижу красивые, будто попала я в сказку, а вокруг лесные гномы толпятся… крохотные такие бородатые старички…

–  Тоже мне, нашла чем любоваться! Лучше уж приснился бы тебе прекрасный принц…

–  Нет, Маринка, принцев я не видела ни наяву, ни во сне. А вот луга снятся часто, но почему-то не зеленые, а разноцветные… А в небе ласточки летают, и я - вместе с ними. Только не на самолете, а прямо так - без крыльев.

–  И зенитки не стреляют?