Нам до смерти хотелось окатиться холодной водой и спать, спать, спать. Шестнадцать часов, проведенных сегодня в воздухе, давали себя чувствовать. Но любезные хозяева аэродрома были последовательны и не спешили нас отпустить. Дежурный офицер, молодой веселый спортсмен, провел всех нас прямо к буфетной стойке, за которой толстый солидный буфетчик знал, что в таких случаях от него требуется. Кто-то, подняв бокал, провозгласил по-английски: «За русских воинов». Мы с удовольствием выпили чудесный напиток со льдом и какими-то красными ягодами.

Наконец нас разместили по уютным комнатам Какое же мы испытали наслаждение, дорвавшись до холодной воды! И наверное долго приводили себя в порядок, потому что солнце уже склонилось к западу и дневная жара сменилась приятной теплотой, когда мы закончили свой туалет.

Солнце опустилось за горизонт, быстро сгустились сумерки, на обоих аэродромах завертелись цветные светомаяки… Когда же это было: туман, океан, Исландия, Канада, радиомаяки, жара? Да и было ли это когда-нибудь? Или все это во [59] сне? Или, может быте, то, что сейчас - сон, а на самом деле мы все еще над океаном ищем дороги и никак ее не можем найти?

Я всю ночь видел беспокойный сон, будто бы ловил я очень нужный мне радиомаяк, без которого дальше лететь было невозможно. И вот поймал Я радиомаяк, но он забивался какой-то музыкой, от которой никак нельзя было отстроиться. Мучился я, мучился и так, не отстроившись, и проснулся… На столе возле моей кровати маленький приемник передавал какую-то музыку и сквозь нее тихо слышна была работа местного радиомаяка.

Утром нас пригласили в советское посольство.

Мы поехали в Вашингтон. С любопытством рассматривали мы этот город. Мы представляли его себе совсем не таким. Думали увидеть город - скопище небоскребов и всяческих громадин, густо наставленных друг около друга, сплошь состоящих из камня и бетона. А это, собственно, был не город, а парк. Мы ехали не по улицам, а по аллеям. Все утопало в зелени, декоративных кустарниках и клумбах.

Типично американским здесь было только ошеломляющее количество автомашин всевозможных марок и фирм.

В городе было праздничное оживление. По всем тротуарам, паркам и аллеям беспрерывно двигалась яркая толпа, на трибунах и скамейках было полно людей в красивых ярких костюмах. Это было 30-е мая - день памяти американских солдат, погибших во время первой мировой войны. Народ направлялся на площадь, к памятнику неизвестному солдату: здесь должен был состояться митинг.

Наш шофер, чтобы скорее доехать до посольства, свернул вдоль парка и выехал на другую улицу, но нам не повезло - по этой улице проходила [60] бесконечная колонна военных грузовиков с американскими солдатами-пехотинцами, и для других машин движение было закрыто. Шум здесь стоял невероятный. На грузовиках происходили такие концерты, что полисмен, регулирующий движение, то и дело морщился и грозил белой перчаткой какой-нибудь особенно шумной капелле. Солдаты пели, играли, стучали, свистели, подражали крику животных и вообще чувствовали себя хозяевами улицы.

Не дождавшись конца военной колонны, мы вернулись и, пристроившись к потоку автомашин, последними приехали к советскому посольству.

На широкой прямой улице, утопающей в зелени, в тени деревьев стоит красивый особняк советского посольства в Вашингтоне. Но выйти из машины нам не удалось. Мы поехали дальше и, как потом оказалось, направились в Белый дом - резиденцию президента США Франклина Рузвельта.

На улице, в которую мы въехали, почти все дома стоят в глубине дворов за железными оградами. Белый дом представлялся нам огромным сказочным дворцом. Но вот машины свернули в раскрытые железные ворота, обогнули большую клумбу цветов, у которой возился садовник, и остановились у небольшого двухэтажного особняка, утопающего в зелени. Это и был знаменитый Белый дом, - одно из самых маленьких в Вашингтоне зданий. Он прост «и скромен. Его окружают густые буковые деревья, газоны, декоративные растения.

Нас провели в большую комнату первого этажа. Сюда вышел к нам высокий седой генерал и провел нас в кабинет президента.

За письменным столом, в глубине кожаного кресла, сидел человек, которого мы все сразу узнали. Высокий, седой, с большим широким гладким [61] лбом и черными бровями, президент Рузвельт рассматривал каждого из нас.

Максим Максимович Литвинов по очереди представил весь наш экипаж. Рузвельт сказал, обращаясь к нам:

–  Я очень рад нашему знакомству, рад видеть вас благополучно прибывшими, в добром здравии. Надеюсь, что вы так же благополучно доставите мистера Молотова в Москву. Поздравляю всех вас с блестящим перелетом и особенно поздравляю ваших навигаторов.

Мы пробыли в Вашингтоне не долго. Но время, проведенное там, останется в нашей памяти не только потому, что мы были здесь очень гостеприимно приняты американцами. Запомнятся и некоторые встречи, и необычная для нас обстановка. Мы не занимались изучением американской жизни - это не входило в наши задачи, да и времени для этого не было. Так же как и в других пунктах, мы немедленно начали готовиться к полету - теперь уже обратному, на Родину.

Обратный путь Вашингтон - Нью-Фаундленд

Густой туман плотной пеленой накрыл аэродром на берегу реки Потомак, где стоял наш самолет. Мы решили опробовать самолет в воздухе перед вылетом в Европу.

Медленно тянулось время и еще медленнее рассеивался туман на аэродроме.

Командир наш волновался: днем в жару будет трудно поднять наш перегруженный корабль, а сейчас туман мешал пробному полету.

Из посольства непрерывно справлялись по телефону, в какое время следует ожидать вылета. И [62] мы решились совершить пробный полет, не дожидаясь рассеивания тумана.