Мистер Стокер, казалось, был рад тому, что разговор переместился – в буквальном смысле – из борделя в морг. Я же затруднялась сказать, какое из этих мест мне более омерзительно.

Однако нашему гостю были неведомы такие сомнения:

– Парижский морг бесконечно завораживает, подобно лучшей театральной пьесе, хоть «актеры» и не двигаются. Ирвинг предпочитает его даже музею восковых фигур.

– Это говорит о кровожадности населения в целом, – размышляла Ирен, – Обычное дело для парижской толпы. Всего лишь столетие назад горожане были заняты обезглавливанием своих аристократов. Думаю, что именно так начинала мадам Тюссо: делая восковые слепки отрубленных королевских голов. Французы выглядят слишком цивилизованными для подобной дикости, но, я полагаю, все мы на такое способны.

– Способны казаться цивилизованными? Или способны на дикость?

– И на то, и на другое, мой дорогой Брэм. И уж если об этом зашла речь, не могли бы вы сопровождать меня и Нелл в парижский морг?

– Вы тоже хотите посмотреть на парад трупов?

– Нет, мы хотим увидеть тела жертв убийства, совершенного той ночью.

– Их не выставят для опознания. Полиция уже знает имена погибших и не захочет, чтобы детали смертей стали известны широкой публике. Я мог бы познакомить вас с парой чиновников… но, Ирен, сегодня наш разговор начался с создания оперы с участием шести давно почивших жен Генриха Восьмого и закончился возможностью посетить мертвых парижских куртизанок. Вы кажетесь мне не менее кровожадной, чем парижская толпа.

– Не я, а кое-кто другой. Я уверена, что Джек-потрошитель, подобно нам, пересек Ла-Манш.

Лицо мистера Стокера слегка побледнело.

– Вы так считаете?

– Шерлок Холмс тоже придерживается этого мнения.

Конечно, ничего подобного и в помине не было: Ирен приплела Холмса исключительно для пущей важности.

И это сработало: на сей раз мистер Стокер побелел как полотно:

– Шерлок Холмс, сыщик-консультант, находится здесь? В Париже?

Ирен только кивнула, внимательно рассматривая собеседника, будто специально давая ему понять, что за ним наблюдают.

– Я и не думал, что полиция задержала меня всерьез. Я принял это за ужасную, неловкую ошибку.

– Возможно, так и было, хотя полиция Парижа совершает «ужасные, неловкие ошибки» гораздо реже, чем полиция Лондона.

На слове «возможно» глаза мистера Стокера широко раскрылись да так и остались выпученными.

Внезапно он провел руками по лицу:

– Это ужасно. Меня приводит в отчаяние то, что вы, дамы, знаете о моем присутствии в таком месте, а если об этом услышит кто-нибудь еще…

– Например, Флоренс. – Ирен была рада дать подсказку.

– О боже. Флоренс. Заклинаю вас!..

– Конечно, Брэм. – Ирен перегнулась через стол и похлопала его по одному из сжатых кулаков. – Я обещаю вам приложить все усилия для того, чтобы с вас были сняты любые подозрения и вы избежали общественного порицания. К счастью, я хорошо знакома с инспектором ле Вилларом, который ведет дело. Как и с Шерлоком Холмсом.

– Слава богу!

– Но вы должны помочь мне помочь вам.

– Как?

– Как вы уже начали. Рассказывая мне факты. Факты, которые не хотели бы обсуждать ни со мной, ни с кем бы то ни было еще.

Он постарался убрать руку, но Ирен сжала его кулак с силой и настойчивостью, свойственными далеко не всем женщинам.

– Шерлок Холмс не раскроет загадки Джека-потрошителя, – произнесла она тоном врача, оглашающего окончательный диагноз. – Будучи убежденным холостяком, он посвятил свою жизнь умственным занятиям. Его логика является лучшим преимуществом при распутывании клубков несвязных событий, приведших к преступлениям на почве жадности или мести, но логика бессильна в расшифровке вновь и вновь повторяющихся убийств Потрошителя. Шерлок Холмс никогда не стал бы посещать дома свиданий; поэтому он не в силах разглядеть пугающей связи между удовольствием и болью. А недавние убийства связаны именно таким образом. Вы светский человек, Брэм. Более того, вы человек с богатым воображением и натурой художника. Вы знаете, что я говорю правду.

– Я никогда не видел вас такой, – прошептал мистер Стокер, пораженный уверенностью и настойчивостью Ирен.

– Мужчины редко понимают женщин, – отозвалась она. – И наоборот. По крайней мере, в нашем лицемерном обществе. Но я должна знать то, что знаете вы, и вам не следует бояться рассказать мне обо всем.

Возможно, Ирен и загипнотизировала Брэма Стокера, но, думаю, только своей откровенностью. Он, вне всякого сомнения, попал к ней в плен.

Потом его серые глаза взглянули на меня с таким выражением, будто я была ребенком, которому собираются рассказать, что Санта-Клауса не существует.

– Мисс Хаксли, – произнес писатель, но не обращаясь ко мне, а просто напоминая Ирен о моем присутствии.

– Она моя правая рука. Вы правы: она не заслуживает того, чтобы выслушивать ужасные детали, которыми вы собираетесь с нами поделиться, но, к сожалению, это необходимо. Вы знаете, о чем я говорю, не правда ли? Вы знаете, что те изуродованные женщины – работа не какого-то чудовища, но мужчины, и что подобное зверство происходит не в первый раз.

Импресарио достал платок, вытер пот со лба, а затем прикрыл платком глаза от нас обеих. Я приготовилась писать со всей возможной скоростью, надеясь на то, что услышанное не парализует мне руку.