– Был один разговор в Бифштексной комнате…

Ирен метнула в мою сторону быстрый, как удар меча, взгляд:

– Вы говорите о столовой в театре «Лицеум», где поклонники Ирвинга собираются на торжественные обеды? Только мужчины, разумеется, которые делятся друг с другом историями посещений домов терпимости по всей Европе.

– Откуда вы знаете? – поразился мистер Стокер.

– Я тоже человек с богатым воображением и натурой художника, – ответила примадонна, сухо улыбнувшись. – Кто-нибудь заводил разговор об убийствах в Уайтчепеле или о Потрошителе?

– Напрямую нет, никогда. Там мы… дистанцированы от внешних событий, в этом и вся суть. Тогда мы обсуждали писателя-декадента. Потряс нас всех до глубины души. Немец.

Я записывала так быстро, насколько могла. Столько времени проведя среди декадентов-французов, я сочла шокирующего немца приятной переменой.

– Грязная философская книжонка. Рихард фон Крафт-Эбинг. Называется «Половая психопатия». Я не могу рассказать вам о содержании – прочтите сами, если нужно. Но там обсуждалась потребность причинять боль как удовольствие. Без сомнения, Потрошитель – просто умалишенный. Психически больной. Воображает себе демонов и убивает их. Копается в мертвых телах, как крот копается в земле.

– Какими бы ужасающими ни были увечья женщин в Уайтчепеле, – медленно проговорила Ирен, – я уверена, что зверства, происходящие сейчас в Париже, окажутся еще хуже. И единственное место, где мы сможем подтвердить или опровергнуть мои опасения, это парижский морг. Он и будет нашим следующим шагом. – Подруга поднялась. – Спасибо, что пришли, Брэм. Завтра мы встретимся с вами у здания морга, за собором Парижской Богоматери, в одиннадцать утра.

Он нервно кивнул, поклонился, взял шляпу и трость со столика у двери и вышел, не попрощавшись.

Никогда еще я не видела человека, который настолько спешил бы покинуть общество Ирен.

Как только мистер Стокер исчез, я не удержалась и цокнула языком: настолько я была разочарована в нашем знакомом.

– Значит, эти досточтимые господа собираются в своей Бифштексной, чтобы хвастать друг перед другом похождениями по борделям.

– Любопытно, что смог бы рассказать на таких собраниях сэр Ричард Бёртон [65] , – отозвалась Ирен.

Я обнаружила, что краснею, потому что имя смелого британца – исследователя чужих земель – напомнило мне о другом соотечественнике, работавшем под прикрытием, – Квентине Стенхоупе, а я ни при каких обстоятельствах не хотела бы связывать его с мыслью об экзотических иностранных борделях.

– И все же неприятно поражает, – сказала я, – что мужчины, чьи имена упоминаете вы с мистером Стокером, – корифеи нашего времени, многие из которых посвящены в рыцари королевства, как тот же сэр Ричард Бёртон.

– Мне известны куда более достойные рыцари королевства! И один из них – Годфри: рыцарь, принц и король, если сверяться со списком подлинных мужских достоинств!

– Я знаю, знаю! – поспешила успокоить я подругу.

– А стыдно должно быть не только богатым покровителям борделей. Клиенты бедняжек в Уайтчепеле должны бы давать девушкам несколько пенсов из милосердия, а не в обмен на аморальные услуги. Говорю тебе, Нелл, у нас с тобой намного больше общего с женщинами Уайтчепела, чем с мужчинами Бифштексной комнаты. Будь то Уайтчепел или Уайтхолл, презрение мужчин к женщинам не имеет границ. В Уайтхолле их, по крайней мере, презирают в ответ. Скажи, чем отличается Лилли Лэнтгри [66] от той же Лиз Страйд, кроме того, что ее развращенность не только вызывает восхищение, но и приносит ей хорошие гонорары? Троих очень состоятельных поклонников она даже довела до банкротства. Впрочем, эта тема вдохновляет меня на слишком длинные монологи, а они никогда не воспринимаются хорошо на сцене. – Она нахмурилась и посмотрела на меня. – Ты записала это имя, Нелл?

– Мм… Лэнгтри?

– Нет, имя человека, которого упомянул Брэм. Крафт-Эбинг. Если книга действительно такая… неприятная, как он намекает, ее будет сложно раздобыть. По крайней мере, я читаю на немецком: пришлось научиться для нужд оперного искусства. Стоит посетить киоски книготорговцев на левом берегу Сены, как только у нас появится время – а точнее, завтра, до того как мы увидимся с Брэмом.

Лилли Лэнтгри, английская проституция, немец Крафт-Эбинг и парижский морг: после всего этого мне как никогда хотелось отправиться на долгую, прочищающую мысли и чувства прогулку. И совсем не в том декадентском направлении, которое указала Ирен.

– Не понимаю, зачем нам потребовалось сопровождение Брэма Стокера, – заметила я, когда мы с Ирен пересекали мост, ведущий от собора Парижской Богоматери на острове Сите к так называемому Rive Gauche, или Левому берегу.

Утро было прохладным. Над Сеной, подобно дыханию речного бога, повис туман, но бледные лучи солнца уже касались верхушек каштанов.

– Мы ведь и раньше бывали в морге Парижа, – добавила я, – вместе с Годфри.

– Я хочу посмотреть на реакцию Брэма, когда он увидит тела, – ответила Ирен. Ее юбки шуршали в такт ее быстрым шагам.

Перед выходом из отеля примадонна подумывала о том, не надеть ли мужской наряд, но, вспомнив, как много женщин приходило в морг для опознания тел, решила, что традиционная одежда привлечет меньше внимания. Поэтому светлый пиджак, который был на ней утром, сменило платье из золотистого шелка в рубчик, с отделкой из коричневого бархата на лифе, рукавах и отворотах юбки. Одетые в скромные капоры, на фоне модниц-француженок, на голове каждой из которых цвел целый сад, мы выглядели не менее респектабельными, чем дамы из Армии спасения.