На деле не летописный материал был включен в «Сказание», а наоборот: народная легенда о крещении Руси была включена в летопись. В руках летописца не было никакого исторического материала о крещении Ольги (ведь даже до сих пор мы, имея возможность использовать чужие источники, почти ничего не знаем точного о времени и месте крещения Ольги), поэтому он вынужден был ограничиться легендарными сведениями. Иного выхода у него не было, ибо не отметить такого важного события он не мог.

Когда же он перешел к более близким временам, к крещению Владимира, т. е. в общем на 45 лет ближе, то в его распоряжении оказалось уже несколько легенд, и он отдал предпочтение той, которая излагала все гораздо подробнее, обстоятельнее и логичнее. И нужно сказать, что критического чутья у него оказалось больше, чем у Шахматова или Д. С. Лихачева, которые излишне критически отнеслись к так называемой «Корсунской легенде». В настоящее время из актов Византии (Corpus der griechischen Urkunden, Regesten, I, с. 99, № 776–778) мы знаем достоверно, что еще осенью 889 года Владимир крещен не был.

Подводя итоги всему сказанному, можно сделать один вывод: предположение Д. С. Лихачева о существовании «Сказания о распространении христианства на Руси» не имеет под собой решительно никаких оснований. Русская летопись с самого начала была только летописью, а вовсе не представляет собой разжиженного «сказания».

Чтобы понять, как создалась русская летопись, следует рассмотреть все ее возможные источники, в особенности начального периода. Прежде всего, это народное предание. Все то, что не могло быть уложено в русло хронологии, доставлено народной памятью, либо заимствовано из чужих источников.

Далее: материалами для летописи служили случайные или краткие записи событий, обычно чрезвычайно лаконические и записанные вовсе не для летописания. Что летописец ими воспользовался, видно из многого. Прежде всего, «Повесть временных лет», написанная в период 1114–1117 годов, приводит точные даты событий задолго до этого времени.

До 1061 года в летописи мы не находим регулярных указаний на число месяца и день события. Только под 1061 годом мы находим, что 2 февраля 1061 года Всеволод Ярославович был разбит половцами. Далее подобные данные встречаются чаще и чаще и становятся регулярными. Совершенно ясно, что этих дат летописец не мог сохранить в своей голове (либо кто-нибудь иной), если они касались событий 50 лет тому назад. Эти данные, однако, не значат, что они перешли откуда-то из более раннего «свода», — эти данные сохранились в случайных записях на полях рукописей и т. д.

В литературе уже указывалось, что предтечею летописи могли быть так называемые «пасхальные таблицы», в которых указывалось за целый ряд лет, на какое число приходится день Пасхи каждый год. Эти пасхалии велись главным образом духовенством, духовенство же начало и летопись.

Пасхалии, представлявшие разметки по годам, дали основание для весьма кратких хронологических заметок. Это не только вероятное предположение, но и подтвержденный документально факт: так например, в рукописной пасхалии б. Синодской библиотеки мы находим такую запись:

«В лето 6805 (1298).

В лето 6806. Дмитрий родися.

В лето 6807.

В лето 6808.

В лето 6809.

В лето 6810. Борис преставися князь».

Эта запись в пасхалии чрезвычайно напоминает лаконические записи в летописи вроде: «В лето 6519. Преставися царица Володимерея Анна» и т. д.

Отсюда следует, что если мы находим в летописи весьма раннюю и точную дату, то это вовсе не значит, что она внесена в летопись синхронно, т. е. в год события. Это не значит, что летопись уже велась, — это только значит, что летопись впитала в себя хронологическую точную заметку.

Наконец, основной костяк летописи состоит из погодной синхронной записи событий. Итак, чужие хронографы, народная память, народные предания, религиозные сказания, жития, хронологические записи случайного характера, государственные документы, наконец, синхронная запись событий и составляют русскую летопись.

Пестрота ее вполне понятна: источники ее чрезвычайно пестры и разнообразны. Однако это счастье, что летописцы не занимались «литературной обработкой» материала, они просто включали его в хронологическую канву, не подгоняя под один стиль. Это дает нам теперь возможность вычленить элементы, из которых слагалась летопись.

Попытка Шахматова найти «Начальный свод», безусловно, не удалась. Существование такого свода вообще недоказуемо (разве только что найдут его оригинал). Далее, как текст «свода» 1097 года, так и текст «свода» 1037 года, состоит из калейдоскопических разношерстных записей.

Шахматов и другие не понимают, что эта калейдоскопичность явилась не результатом того, что разные летописцы повставляли весьма пестрый добавочный материал в какой-то основной свод с цельным, логически последовательным изложением, а что иного материала у летописца вообще не было и он вынужден был скомпоновать все в одну картину уже тогда, когда писал «Повесть временных лет».

У нас нет решительно никаких оснований считать, что существовала какая-то летопись до «Повести временных лет», наоборот, все говорит, что эта летопись была первой русской летописью, т. е. первой попыткой связного, последовательного изложения русской истории до 1114 года.

Шахматов и другие видят, однако, в новгородских летописях отзвук существования каких-то более старых летописей, чем «Повесть временных лет». К рассмотрению этого вопроса мы и переходим.

Вот что пишет Д. С. Лихачев: «Свод, легший в основу и “Повести временных лет”, и Новгородской первой летописи, А. А. Шахматов назвал начальным, предполагая, что с него именно и началось русское летописание. Шаг за шагом в различных исследованиях А. А. Шахматову удалось восстановить полностью его состав, установить время его составления (1093 и 1095) и показать, в какой политической обстановке он возник. Начальный свод составился под свежим впечатлением страшного половецкого нашествия 1093 г. Описанием этого нашествия он заканчивался, размышлениями о причинах несчастий руского народа он начинался».