Принеся методы научного исследования, используя легендарный рассказ летописца о призвании варягов, Байер, Шлёцер и другие немецкие ученые, жившие и писавшие свои труды в России, привлекали на свою сторону и многих русских ученых и создали определенное направление в исторической науке — норманизм. Особенностью этого направления было по сути дела признание превосходства иноземного, в частности германского над русским, хотя сторонниками этого направления зачастую были и патриотически настроенные русские историки (Карамзин, Погодин).

Такого рода состояние исторической науки полностью соответствовало положению, занимаемому прибалтийскими и прочими немцами при дворе и вообще во всей политической жизни России XVIII–XIX вв.

Но уже тогда поднял свой голос в защиту национальной гордости русского народа “солнце науки русской” — Михайло Ломоносов. Он указал на внутренние силы, свойственные русскому народу, которые дали ему возможность без посторонней помощи подняться из “небытия” и встать во весь свой исполинский рост, на ошибочность норманистических предпосылок Байера и Миллера, построенных “на зыблющихся основаниях”, на их рассуждения “темной ночи подобные” и оскорбительные для чести русского народа.

В Ломоносове говорил не только историк, но прежде всего патриот. Он отмечал, что у Миллера “на всякой почти странице русских бьют, грабят благополучно, скандинавы побеждают…” “Сие так чудно, — добавляет он, — что если бы г. Миллер умел изображать живым штилем, то он бы Россию сделал столь бедным народом, каким еще ни один и самый подлый народ ни от какого писателя не представлен”.

Не менее резко отзывался он и о Шлёцере, в те времена еще только начинавшем свою деятельность и для Ломоносова оставшимся пришлым немцем.

“Древняя Российская история” Ломоносова была первым трудом антинорманиста, трудом борца за честь русского народа, за честь его культуры, языка, истории, трудом, направленным против теории немцев — историков России. Ломоносов пытался дать историю русского народа, именно народа, а не князей, показать его место среди других народов, великое международное значение древней Руси. Он знал прошлое Руси, верил в силы русского на рода, в его светлое будущее. Он знал,

Ломоносов положил начало антинорманистскому направлению в русской исторической науке, заставил многих позднейших исследователей по-иному подойти к русскому историческому процессу, вырвал историческую науку из “немецкого пленения”».

Из этой длинной цитаты видно, что для советской исторической науки норманизм — это уже пройденный этап (причем норманизм всех оттенков).

Какой дикой нелепостью, однако, является на этом фоне опубликование профессором Г. Вернадским в 1941 г. двухтомной «Ancient Russia» и «Kievan Russia», а затем в 1951 г. «History of Russia» (4-е издание!) в «Yale University Press»! Недаром Б. А. Рыбаков назвал эти писания Вернадского «фальсификацией истории» («Советская археология», XVII, 1953).

Однако Мавродин не прав, говоря, что «Ломоносов вырвал историческую науку из немецкого пленения», — голос Ломоносова был только гласом вопиющего в пустыне и рептильное пресмыкание русских историков продолжалось по крайней мере до падения дома Романовых, а в дальнейшем — в «осколках разбитого вдребезги», т. е. в трудах русских норманистов за рубежом.

Мировая историческая наука до сих пор насквозь пропитана норманизмом, отравлена им, а работы типа работ Г. Вернадского только помогают распространению среди иностранцев неверных представлений о Руси. Ни один злейший враг русской культуры не принес столько зла, сколько принес ей Г. Вернадский. Если бредни Шлёцера и Миллера и т. д. парализуются объяснением, что они были шовинисты немцы, то в пользу бредней, распространяемых Вернадским, является как раз то, что он русский: уж если русские в 1951 году защищают такую точку зрения, то что делать иностранцу, совершенно «плавающему» в этих вопросах.

Не прав В. Мавродин и в другом отношении: он видит положительное в том, что Ломоносов прежде всего патриот, а потом историк. Он, мол, не соглашается с норманистами потому, что они говорят о вещах, оскорбительных для чести русского народа. Мавродин, кажется, неверно понимает патриотизм.

Русские — не ангелы, и есть вещи, которые положили пятно на честь русского народа. Патриотизм заключается не в том, чтобы замалчивать темные стороны русской жизни или вообще отрицать их в прошлом, наоборот, их должно знать, понимать и на них учиться.

Немцы (Байер, Шлёцер и т. д.) тоже были «патриотами», но за то, что они учили народ нелепицам, спасибо им никто не скажет. Если Ломоносов прежде всего патриот, а потом историк, это значит, что он не ученый, а политик или просто демагог.

Мавродин не понимает, что дело не в том, что о русских говорят нехорошо, а в том, что это ложь. Ломоносов это и утверждал, руководствуясь научными фактами, а не патриотическими чувствами.

От «патриотизма» Мавродина следует решительно открещиваться, ибо это тот же норманизм, но навыворот. Мы за неподдельную историческую правду, за абсолютную научную объективность.