Что же касается разницы в оплате старост и смердов других областей, то и здесь дело не в «ничтожестве» смердов, а в том, что при способе войны того времени военачальник всегда должен был быть впереди, т. е. подвергаться особой опасности, а кроме того, должен был обладать знанием, опытом и сильным характером. Вот за это ему и платили в 10 раз больше.

Самое главное, однако, то, что Одинец совершенно не заметил основного: «смерд» в данном тексте означает не бесправного холопа, а просто рядового воина, противополагающегося старостам-военачальникам.

Ничего «социального» в этой фразе нет, сказано ясно: простые воины получили по гривне, старосты-военачальники — по 10 гривен. Напомним Одинцу и другой текст показывающий, что не только мы толкуем так слово «смерд». «Несть мене лепо судити епископу, ли игумену, ли смердом…» Так отвечал Олег «Гориславличь» Тьмутороканский на предложение Святополка и Владимира Мономаха: «пойди Кыеву, да поряд положим о Русьстеи Земли пред епископы, и пред игумены, и пред мужи отець наших и пред людми градскыми»… Отсюда ясно, что гордый Олег считал смердами не только горожан, но и бояр. Может быть, в дальнейшем ходе истории и в другом месте «смерд» стал тем, кем его описывает Одинец, но в разбираемом отрывке ошибка Одинца очевидна.

Подобными «осечками» в логике пестрят все труды наших историков, не исключая и новейших. Вывод один: пока такие «осечки» будут обычными в трудах историков, до тех пор теории, подобные норманской, будут затемнять наши умы и задерживать рост исторической науки и нашей культуры.

Итак, мы привели мнение: 1) независимого русского ученого Рязановского (1947–1949), отрицающего норманскую теорию, 2) советского историка Мавродина (1946), также отрицающего ее; кроме того, можем добавить (см. «Историю культуры Древней Руси», 1951), что этот взгляд является официальным взглядом советской науки, 3) мы привели выдержки из труда норманиста Одинца (1935), в корне подрывающего упомянутую теорию, наконец, 4) в ряде своих очерков привели немало доказательств ее ошибочности.

Казалось бы, что наши критики должны были быть гораздо осторожнее в своих безапелляционных выводах и о нашей работе, и о положении норманской теории. Именно они не знают новейших работ по истории и археологии и черпают свои познания из учебников «времен Очакова и покоренья Крыма». Во всяком случае «История» Платонова 1917 года является для них наиболее новой работой, суммирующей их познания.

Для них история как наука — только то, что напечатано в затхлом мирке эмигрантщины; будучи полными политическими банкротами, они оказываются банкротами и на поле истории. Угробив однажды свою «матушку Россию», они продолжают оплевывать ее славное прошлое, и не понимают, что они делают.

Чтобы доказать влияние скандинавов на Русь, норманисты обращаются к филологии и показывают, как обогатился русский язык скандинавскими словами.

Этот способ доказательства неплохой, но поражает удивительная непритязательность норманистов — ведь результат получается обратный: анализ показывает почти полное отсутствие влияния скандинавов на русский язык.

Казалось бы, имея такой результат, есть основание спохватиться, понять, что дело что-то неладно, что надо проверить норманистские установки. Вы думаете, это кто-то сделал? — Даже не подумал!

А между тем Томсен, очевидно опиравшийся на Грота («Слова областного словаря, сходные со скандинавскими. Филологические изыскания. СПБ. 1873. рр. 430–442) приводит всего 16 (!) скандинавских слов, якобы вошедших в русский язык. Количество это совершенно ничтожно по сравнению с десятками тысяч слов, составляющих русский язык.

Совершенно ничтожно оно и со словами, вошедшими в русский язык из греческого, латинского, немецкого, французского, английского и т. д. Если судить, например, по количеству немецких, французских или английских слов, вошедших в русский язык, а также выражений и поговорок, то можно подумать, что эти нации сотни лет владели Русью. Сколько же лет варяги владели Русью, если они оставили след в 16 слов?

Задача безусловно интересная и нетрудная для филолога и историка; но ее не решили и не решали, ибо в голове гуманитаристов царил норманистский дурман.

Пусть бы уж было 16 слов, но ведь это не так, их гораздо меньше, и, возможно, что тщательный анализ покажет, что их вообще нет в русском языке.

Наш анализ, конечно, далеко не достаточный и совершенный, все же показывает, что некоторые из 16 упомянутых слов должны быть из списка исключены, как:

1) слова, заимствованные вовсе не из скандинавских, а других языков,

2) слова, в действительности славянские,

3) слова, узко областные, т. е. употребляющиеся только в узкой пограничной полосе со Скандинавией и совершенно неизвестные в остальной России,

4) слова, возможно и скандинавские, но являющиеся новоприобретением, то есть вошедшие после эпохи варягов, и, наконец,

5) слова сомнительные, принадлежность которых к скандинавским языкам вовсе не доказана.

Эти пять групп явились следствием того, что Томсен в своем анализе допустил ряд крупных методологических ошибок.