«Не смотри назад и не оборачивайся, — сказала я. — Прошлого не вернешь, поэтому никогда не оборачивайся».

Роз-Мари в возрасте 16 лет, Хорсе Меса

Джим решил, что новую жизнь в городе мы начнем с того, что сделаем себе подарки.

«Назови что-нибудь, чего ты уже давно хочешь», — попросил меня Джим.

«Новые зубы!» — ответила я, ни секунды не колеблясь. У меня уже много лет были проблемы с зубами, но на ранчо в Аризоне люди не ходили к зубным врачам. Если зуб болел слишком долго и слишком сильно, брали в руки плоскогубцы и его выдергивали. Кариес изъел мои два передних зуба так, что между ними образовалась огромная дырка. Я затыкала эту дырку белым воском свечи, но затычка периодически вываливалась, а без нее я выглядела, должна вам признаться, довольно страшно. Зубы Джима были тоже не в лучшем состоянии.

«Слушай, и тебе тоже зубы не помешают», — сказала я.

Джим улыбнулся: «Значит, новые зубы. Думаю, что в этом городе с зубами нет никаких проблем».

Мы нашли приятного и молодого зубного врача, который по брови заколол нас новокаином, вытащил старые, гнилые зубы и сделал нам вставные. Когда я первый раз их вставила и посмотрела на себя в зеркало, то была поражена двумя рядами безупречных, как кафельная плитка, и блестящих зубов. У меня в одночасье появилась улыбка кинозвезды, и Джим стал выглядеть на тридцать лет моложе. Мы разгуливали по городу и ослепляли улыбками прохожих.

Мы купили дом на Третьей улице в северной части города. Это было старое большое здание с большими и высокими окнами, крепкими дверями и кирпичными стенами полуметровой толщины. И, наконец, мы решили избавиться от древнего катафалка и приобрели новый автомобиль Kaiser [31] темно-красного цвета. Kaiser — это было название нового автоконцерна, собиравшего машины в Калифорнии. Я, конечно, очень гордилась своим новым домом и машиной, но больше всего своими новыми зубными протезами. Они оказались даже лучше, чем настоящие зубы. Иногда, когда я рассказывала об этих замечательных зубах, сидя в ресторане, или где-нибудь в другом месте, я не могла сдержаться и вынимала вставные зубы, чтобы показать их собеседнику.

«Смотрите, — говорила я с гордостью, демонстрируя свои вставные челюсти. — Это не настоящие, а вставные зубы!»

Сначала Финикс показался мне лучшим городом на земле. Наш дом был расположен рядом с центром города, в шаговой доступности от магазинов и кинотеатров. Я решила отобедать во всех ресторанах, расположенных на Ван-Бурен-стрит, и это сделала. Даже больше ресторанов мне нравились кафетерии, потому что в них можно было видеть еду, а не заказывать вслепую по меню. Годы, когда мы ели, сидя на ящиках из-под апельсинов, и пили из жестяных банок из-под кофе, прошли. Я купила фарфоровый сервиз, сделанный в Баварии, и резной обеденный стол из красного дерева. Впервые в моей жизни у нас дома был телефон, и теперь те, кто хотел со мной связаться, могли мне просто позвонить, а не оставлять записку у шерифа.

Однако маленький Джим невзлюбил Финикс с первого взгляда. «Я чувствую себя словно в клетке, — говорил он. — Очень странное чувство».

Роз-Мари закончила свой интернат и приехала в Финикс. Ей тоже город ужасно не понравился. Она ненавидела черный асфальт и серый бетон. Она считала, что кондиционер работает слишком шумно, а по телефону нас только беспокоят бесполезные люди. В общем, Финикс не пришелся ей по душе — в нем не было свободы, а главное, все в нем было искусственным.

«Здесь даже земли под ногами не видно, — жаловалась она. — Кругом сплошные тротуары».

«Ты подумай о преимуществах! — убеждала ее я. — Здесь можно есть в кафе. И у нас в доме есть туалет с системой канализации».

«Тоже мне преимущество! — не соглашалась Роз-Мари. — На ранчо можно было где угодно присесть и пописать». Она даже сказала, что жизнь в Финиксе поколебала ее веру в Бога. «Я каждый день молюсь о том, чтобы вернуться назад на ранчо, — жаловалась она. — Бога нет, или он просто меня не слышит».

«Конечно, Бог существует! — горячо убеждала ее я. — Но ты пойми, что у Бога есть право не выполнить твою просьбу».

Я начала волноваться по поводу того, какое влияние оказывает Финикс на мою дочь. Она ставила под сомнение существование Бога, ей не нравились туалеты в домах, и она даже смущалась, когда я вынимала в ресторане свои вставные зубы и гордо демонстрировала их официантке.

Я не стала говорить об этом детям, но через несколько месяцев сама начала чувствовать себя словно в клетке. Поездки в автомобиле меня просто бесили. В округе Явапай можно было ездить как хочешь, где хочешь, с любой удобной для тебя скоростью, и съезжать с дороги там, где тебе заблагорассудится. В городе была масса светофоров, полицейских со свистками, желтых линий, белых линий и куча дорожных знаков, которые что-то приказывали, предписывали или запрещали. Мне всегда казалось, что машина — это символ свободы, но когда стоишь на улице с односторонним движением, забитой машинами, и даже не можешь развернуться через сплошную, чтобы оттуда уехать, то действительно начинаешь чувствовать себя как птица в клетке. Я постоянно вступала в пререкания с другими водителями, высовывала голову из открытого окна автомобиля и громко советовала всем этим идиотам побыстрее возвращаться назад на восток, где им всем и место.

Я некогда чувствовала себя совершенно свободной в небе, и мне, по моему мнению, оставалось всего несколько часов в воздухе, чтобы сдавать экзамен на получение лицензии пилота, поэтому я решила снова начать брать уроки управления самолетом. Я приехала в летную школу, и служащий выдал мне толстенную пачку документов. Он бубнил, что я должна пройти медосмотр, проверить зрение, знать максимальное ограничение высоты полета и области, в которых запрещены все полеты гражданских судов, а также приземляться только в отведенном для этого специальном месте на аэродроме. Я поняла, что горожане поделили небо точно так же, как они поделили землю.