Кривое и грязное... цуми... Что я увижу, когда усну? Шиноби... лживые, кривые, немилосердные... Сыграть со своим подсознанием? Многие пробовали.

Просто лечь, закрыть глаза и скоро всё узнаю...

Темнота исправно поглощала шорох шагов.

Я бы мог спрятаться в медитации или вспомнить уроки чёрной плиты о самообладании, но вместо этого опустился на пол и пристроил голову на куртку. Что толку гадать? Хокаге предупреждал, что придётся принимать множество сложных, неоднозначных и сомнительных решений. Говорил, что остаться чистым не получится. Я согласился. Мне разрешили прервать задание, если станет слишком паршиво. Сейчас было тяжело, но пока терпимо.

Попробую получить заслуженное.

– Не знаю. Не знаю! Я не знаю!..

Высокий человек, сидящий рядом с моей кушеткой, был раздосадован.

– Сколько ты ему споил? Чего он ноет, как девчонка?

– Споил сколько положено, - молодой в светлом халате отмахнулся.
– Обычная реакция, не обращайте внимания. У вас ещё семь минут. Потом нужно вводить противоядие.

– Я третий раз уже начинаю. Доходим до вчерашнего, и начинается хныканье.

– Так ребёнок же. Испугался.

– Дерьмо! Сделай что-нибудь!

– Не кричите, - голос ирьёнина похолодел. Брякнуло стекло. Я дёрнулся от мокрого касания, а потом от укола.
– Это его немного успокоит. Шесть минут.

Волна холода расползлась от места инъекции.

– Кин, посмотри на меня!
– настаивал смуглый блин с чёрными пятнами-глазами.

– М-мм...
– Плавающий взгляд с трудом собирался в кучу.

Тело почти отнялось, в голове шумело, зато меня не "несло".

По словам Иноичи, средства и методы допросов были не так уж разнообразны. Чаще всего использовали пытки, разную психотропную дрянью и гендзютсу. Иногда гендзютсу сочетали с химией.

Люди, одурманенные наркотиками, легко путались в подробностях, поэтому вопросы старались готовить заранее и составляли так, чтобы ответы были предельно чёткими. Желательно "да" или "нет". Если спрашивающего волновало состояние жертвы, такой допрос редко длится дольше четверти часа. Полчаса - почти гарантированные проблемы с головой. Гендзютсу работало мягче, но проконтролировать его результат было труднее.

Меня напоили почти сразу, после недолгой успокаивающей беседы. Жгучей дрянью с отчётливым присутствием спирта. Поэтому и легенду получили в лаконичном варианте. Без подробностей.

Да, в Горячие Источники меня доставили из Дождя. Кто? Шиноби. Знакомые моего отца. Да, продали. Почему? Семьи больше нет. Они не хотели возиться с ребёнком. Да, меня отправили в Тюгоку. Да, с Маки и Хачиро. Да, мы быстро пришли. Нет. Не было никаких проблем.

– Кин, посмотри на меня!

Смотрю я, смотрю... только вижу очень плохо.

– Вчера днём вы пришли в город?

– Да.

– Кто тебя нёс? Маки или Хачиро?

– Маки.

– Маки и Хачиро беспокоились, торопились?

– Не... Не беспокоились.

– В городе на вас кто-то напал?

– Да.

– Ты видел, кто это был?

– Нет.

– Ты слышал их голоса?

– Не слышал.

– Ты знаешь, кто на вас напал?

– Нет.

– Ты догадываешься, кто на вас напал?

– Не... нет.

И так несколько минут. Не видел. Не знаю. Нет...

А после допроса я почувствовал себя манекеном для тренировки медиков. Ирьёнин носил, гнул и перекладывал меня как куклу. Промывание желудка. Ещё один укол. Горячий душ. Лекарственная жижа со вкусом мела. Кушетка. Короткие иглы, попарно поставленные на лоб. Тёплое ворсистое одеяло.

Моих собственных сил не хватало даже руку поднять. Чакра текла непослушным киселём. Вроде она есть, но где-то там, сама по себе. Озноб и заледеневшая кожа - сильный перекос между телесной и духовной энергией. Паниковать я начал где-то через час, когда до контрольного срока связи осталось всего ничего. Упражнения вроде Ян-ци могли бы расшевелить очаг, но не при медике же их делать! Пришлось прибегнуть к чужой помощи.

Сложно устроить выразительное представление, когда тело наполовину парализовано, а мозги жидко плещутся между ушей. Я устроил. Вёл себя, как конченый неврастеник. Задыхался, страдал и помирал. Попеременно жаловался на брань, глад и мор. Врача не проняло. К списку претензий добавились духота, ломота и сухота. Недоверчивый парень использовал на мне какое-то дзютсу, велел терпеть и не дурить. Я заскулил и срывающимся голосом из последних сил принялся звать мамочку, шепча, что скоро умру. За эту лебединую песню отхватил по щам, но нытьё не прекратил.