Отдыхая (угорь все-таки здорово его умотал), Гоэмон предался воспоминаниям. В этот момент ему на ум почему-то пришел Жуан да Силва. Пленник многому его научил. Штурман даже растолковал Гоэмону, как ориентироваться в море, когда нет компаса. Он рассказал, как пользоваться астролябией и буссолью, а также простейшим прибором, который назывался «арбалет»; с его помощью можно было измерять высоту солнца в зените по отношению к горизонту. Нарисовал да Силва на бумаге и оснащение португальского парусного судна, объяснив любознательному юноше название мачт и парусов. Все эти знания, вроде бы и ненужные, Гоэмон откладывал в памяти, как в копилке, а ямабуси лишь поощрял его любопытство.

«Лишние знания, не тяжелая котомка путешественника, за плечами их не носить, – говорил он Гоэмону. – Гляди, когда и понадобятся…».

Но главным в общении с португальцем юный синоби считал не то, что да Силва обучил его двум языками – португальскому и латыни, а то, что под его чутким руководством Гоэмон наконец стал превосходным стрелком. Жуан да Силва, наверное, обладал даром великого наставника. Он лишь показал юному синоби, как обращаться с оружием, чтобы можно было зарядить его побыстрее, и как правильно целиться. Именно с меткостью у Гоэмона и были проблемы, но благодаря подсказкам португальца пули из аркебузы ложились точно в цель, невзирая на расстояние до нее.

Прощание с Жуаном да Силвой получилось трагическим. Он получил обещанный ямабуси кошелек с золотом и в сопровождении двух синоби покинул плато с пещерой, где ему пришлось пробыть почти два года. А спустя несколько дней пришла печальная весть: в горах прошли сильные дожди, и селевый поток смыл и португальца, и его сопровождающих в пропасть. Такие беды в горах иногда случались, хотя Гоэмон не мог взять в толк: как это опытные ниндзя не предусмотрели подобного развития ситуации и не приняли соответствующие меры? Горы не прощают ошибок, а проводники португальца были опытными гэнинами, немало повидавшими на своем веку.

И только когда пришло время прощаться с ямабуси перед поездкой в Кагосиму, юноша получил ответ на свой вопрос. Горный отшельник полез в свой заветный сундучок, чтобы дать Гоэмону денег на дорогу, и зоркий глаз юного синоби подметил там очень знакомый кошелек. На нем виднелся черный, изрядно потертый оттиск печати бывшего владельца (Гоэмон ни в коей мере не думал, что ямабуси заказывает себе кошельки; скорее всего, он находился среди добычи какого-нибудь ронина-разбойника, которому угораздило встретиться на узкой дорожке с монахом-сохэем). И как раз именно этот кошелек с золотыми монетами получил португалец перед тем, как оставить свое горное узилище.

Гоэмону все стало понятно. Он подозревал нечто подобное, но не мог в это поверить. За два года юноша сильно привязался к португальцу, который относился к нему весьма доброжелательно и стал для него кладезем интереснейших знаний. Он страстно желал, чтобы идзину сохранили жизнь, но с другой стороны Гоэмон понимал, что это вряд ли возможно – клан Хаттори тщательно оберегал свои тайны. Юноша сильно обрадовался, когда ямабуси отпустил португальца на все четыре стороны, но, увы, его радость оказалась недолгой…

Юный ниндзя ничего не сказал своему наставнику. Дело сделано, и ворошить его уже не стоит – поздно. Гоэмон даже постарался не подавать виду, что ему все известно, хотя от пытливого взгляда ямабуси мало что могло укрыться. И только по истечении времени он вдруг понял, что это было еще одним испытанием его стойкости и верности традициям «демонов ночи». Конечно же, горный отшельник намеренно показал ему содержимое сундучка. Он совершенно не сомневался, что Гоэмон заметит знакомый кошелек…

Запеченный на костре угорь оказался потрясающе вкусным. Этому способствовали еще и приправы – какие-то пахучие травки, которые Гоэмон нашел неподалеку от берега озера. В травах юный синоби разбирался не хуже какого-нибудь знаменитого лекаря. Ученики школы Ига-рю обязаны были не только уметь тайно проникать в стан врага и сражаться, но и при надобности лечить свои раны, а также выживать в лесу при полном отсутствии пищи.

В общем, отдых удался на славу. Комэ ди Торресу казалось, что он сбросил гору с плеч. И в который раз иезуит одобрил свое спонтанное решение взять юношу в услужение. Гоэмон был выше всяких похвал. Вот только жаль, что он не христианин. Как преподобный ни настаивал, а юноша упрямо отказывался сменить веру. Но время терпит. Капля камень точит. Падре, принадлежащий к Обществу Иисуса, которое возглавлял генерал Игнасио де Лойола, умел ждать.

Сложив куски угря в предусмотрительно захваченный мешок, Гоэмон поторопился вслед своему хозяину. При этом он нагнулся и подобрал дубину, с которой Комэ ди Торрес хотел броситься ему на выручку. Она была похожа на посох ямабуси, довольно увесиста, но главным, что привлекло внимание юного ниндзя, было своеобразное навершие – завитки бывшего корня. Если хорошо присмотреться и слегка пофантазировать, то в нем можно было различить смеющегося Будду. Гоэмон загорелся идеей доработать посох, чтобы изображение Будды полностью проявилось, и покрыть его лаком.

Так они шли вдоль озера, наслаждаясь вечерней тишиной и покоем, пока не добрались до скалы, которая поднималась из воды и нависала над тропой как чудовищная Исси. Такуми по-прежнему плелся где-то далеко позади. Гоэмон обернулся, чтобы окликнуть его, и в этот момент заметил, что на скале, спрятавшись среди чахлых кустиков, притаился человек. И он целился в преподобного из лука!

Все дальнейшее произошло настолько стремительно, что Комэ ди Торрес не успел опомниться. Сюрикен Гоэмона мелькнул в воздухе, как серебряная рыбка, и лучник, схватившись за горло, в котором торчала острая металлическая звездочка, практически беззвучно рухнул под ноги иезуиту. Кровь била ключом из перерезанной артерии и мигом образовала на земле красную лужу. Пока Комэ ди Торрес приходил в себя от неожиданности, из кустов, растущих по обочинам тропы, выскочило два человека явно разбойного вида. Один из них держал в руках устрашающего вида нагинату, а другой – обычную дзе, дубинку, но окованную металлом.