В этих местах существовало сильное течение, которое тащило корабль в нужном направлении. И оно уже давало о себе знать – несмотря на штиль, галеон потихоньку продвигался вперед.

Какой-то непонятный стук и шорохи на противоположном борту заставили Гоэмона оторваться от созерцания ночного светила. Мечтательно вздохнув, он пересек палубу – и оторопел; над фальшбортом вдруг показалось НЕЧТО, похожее на большую тыкву! Ступор молодого синоби длился считанные мгновения. Ниндзя-то словно сам выскочил из ножен, и первым же ударом невиданное чудо было подсечено под корень. За бортом что-то тяжело плюхнуло в воду, но едва первая тыква исчезла с поля зрения Гоэмона, как на ее месте выросла вторая, однако теперь уже вместе с кривой саблей внушительных размеров. Ниндзя-то снова сверкнул холодным лунным блеском, и очередное «чудо» скрылось за бортом. И только в этот момент юноша сообразил, что на галеон пожаловали незваные гости – турецкие пираты, а тыква – это чалма.

– Тревога! Пираты! – закричал Гоэмон сначала на своем родном языке – по запарке, а потом уже повторил на португальском.

Галеон мгновенно ожил. Впередсмотрящий в «вороньем гнезде», которого убаюкала тихая теплая ночь, и он задремал, проснулся и, увидев с высоты, что «Мадре Деуш» окружают небольшие гребные суда, заорал, словно оглашенный, благо голос у него был, как военная труба. Забегал и вахтенный офицер, которого тоже заворожила ночь. По его приказу кто-то из маринеро ударил в корабельный колокол, а затем раздались трели боцманской дудки. И наконец послышался хриплый спросонку рык капитана де Фариа и команды Фернана де Алмейды, который подгонял своих латников.

А сражение шло своим чередом. Османы посыпались на палубу, как горох. Их суда – галиоты, фусты и бергантины – по сравнению с галеоном казались стаей шакалов, напавшей на слона [64] . Но все они, кроме паруса, имели весла, поэтому отсутствие ветра для них не являлось помехой, их было много, к тому же пиратам из-за разгильдяйства впередсмотрящего удалось приблизиться к галеону вплотную, из-за чего португальцы не могли применить корабельные орудия. Оставалось только отчаянно сражаться и надеяться, что ветер усилится и галеону удастся оторваться от пиратской своры.

Гоэмон дрался в каком-то упоении. Он засиделся в тесном кубрике, кроме того, на палубе можно было только медитировать, и то в ночное время, а что касается тренировок, то о них ему вообще пришлось забыть. Ведь для идзинов все его движения покажутся странными и смешными, а ему не хотелось выставлять себя в качестве дешевого бродячего актера. Поэтому схватка с турецкими пиратами высвободила огромный запас энергии, накопившийся в нем за время путешествия на галеоне.

Какое-то время перевес был на стороне турок. Их было слишком много, а марониры и груметы, которые выскочили на верхнюю палубу раньше наемников, хоть и умели обращаться с оружием, но не в такой степени, как пираты. И только когда в бой вступили закованные в броню латники де Алмейды, положение выровнялось. Сверкая кирасами и шлемами, они плотной стеной наступали на османов, среди которых редко кто был в защитном вооружении, и то больше в кольчужных рубахах или панцирях из буйволовой кожи.

Тем не менее турки и не думали убираться с галеона. Слишком ценный приз нечаянно угодил в их сети, и они не хотели с ним расставаться ни под каким видом. Захватить португальский галеон – это было для них эпическим подвигом. И они уже находились чересчур близко к цели, чтобы дать задний ход. Тем более что начал заниматься рассвет, и уже виден был расклад сил, который склонялся не в пользу португальцев.

Ниндзя-то Гоэмона порхал, как ласточка. Кривые сабли османов были тяжелее и длиннее, чем его меч, и юный ниндзя в который раз мысленно благодарил старого ямабуси, который гонял его до седьмого пота, когда они сражались на боккенах. Он опережал врагов на какое-то мгновение, но этого было достаточно, чтобы ниндзя-то в очередной раз пропел заупокойную песнь. Несколько раз Гоэмону попадались очень серьезные противники, и от верной гибели его спасали только отменная реакция и невероятная гибкость.

Наконец турки обратили на него особое внимание, потому что он нагромоздил вокруг себя кучу трупов, и юношей занялся самый опытный из рубак. Судя по тому, что время от времени турок зычно командовал на своем языке, он был капитаном одного из галиотов и руководил абордажной командой. Да и его воинское облачение – дорогой панцирь с золотой насечкой, которая хорошо просматривалась в лунном свете, и шлем с высоким гребнем и загнутыми спереди и сзади полями – подсказывали Гоэмону, что перед ним боец непростой, бывалый.

Осман двигался, как кот – быстро и бесшумно. Его огромная сабля-клыч [65] , расширенная на конце, разила словно молния. Гоэмону приходилось проделывать настоящие акробатические трюки, чтобы уйти от молниеносных ударов. Вскоре он понял, что ему не выстоять супротив рослого и мощного пирата. Турок был чересчур опытным бойцом, а длинный клыч пирата доставал Гоэмона даже тогда, когда он считал, что ушел на достаточную дистанцию, чтобы избежать смертельного удара. На теле юноши уже кровенили несколько неглубоких порезов, но это было только начало. Начало конца.

В какой-то момент, в очередной раз отбившись от пирата, Гоэмон нащупал футляр с сюрикенами, и остро отточенная звездочка пошла в цель. Конечно, убить сюрикеном такого здоровенного быка, как рослый осман, юный ниндзя и не помышлял. Для этого нужно было попасть точно в артерию на шее, что в суматохе сражения не представлялось возможным. Тем более что Гоэмон давно не упражнялся с сюрикенами. А это нужно было делать каждый день. Хорошо, хоть футляр с ними не ушел на дно, остался в набедренной повязке, когда развалилась джонка, и Гоэмон оказался в бушующем море.