свою неказистую бородку, и в этом жесте был призыв к неспешному,

углубленному раздумью.

Затем вскинулся. Сказал энергично:

– А теперь расскажите, как выглядел броневик, с которого Владимир

Ильич держал речь.

Ветераны хором, звонкоголосо ответили, что, мол, самое это

простое дело - описать броневик.

Но тут же пошли переглядки: никто не решался начать это описание.

Наконец разговорились. Но что это: вопрос ясный, почему же такая

разноголосица?

Сергей беспомощно опустил блокнот. Глянул на Семибратова - и у

того на лице недоумение.

Уже пятый высказывался или шестой по счету.

Каждый начинал решительно, задористо. Запинка происходила

потом...

– Как сейчас, вижу броневик! Владимир Ильич не сразу повел речь,

сперва поклонился рабочему классу - вот какой уважительный. А народу

привалило - страсть, ни пройти ни проехать через площадь... А что

касаемо броневика, много ли тут скажешь? Знатный прикатили броневичок

– ведь для Ленина. Сила! Похоже, были на нем корабельные башни.

– Брось завираться-то! - вмешалась могучего сложения женщина. -

Башни, да еще корабельные! Где Ты увидел? Какими глазами смотрел?
–

Она переплела руки на груди и от этого стала выглядеть еще

внушительнее. - Сама была у Фильянского. И уж мне-то виднее было: с

факелом пришла. - Она строго посмотрела по сторонам. - Ну да, с

факелом! Будто уж и не помните, как мы, бабы, взяли на приступ

заводской пожарный сарай? Дежурные в медных касках с перепугу кто

куда, а мы - цап-царап и забрали факелы... Похвалите хоть нас за

смелость, мужики, власть-то была еще хозяйская! С теми факелами, с

огнями, и выступили на площадь. Красота была! Истинная красота!

Предыдущий оратор взъярился:

– Постой! Ишь развела: "Мы - бабы да мы - бабы!" Ты о броневике

говори, как спрашивают. Не башни, по-твоему, да, не башни? А какого же

он тогда устройства, броневик? Отвечай народу, что ты выглядела со

своими факелами?

Мужчина, топая ногами, наступал на богатыршу.

А она только локтем повела, отстраняя крикуна, и сделала это с

таким спокойствием, словно опасалась только одного: как бы мужичок

сгоряча да не ушибся об нее.

Переждала, пока тот окончательно выбранился, и сказала:

– Без башен был броневичок. Вовсе гладенький, ну, к примеру, как

твоя плешивая голова.

Многие рассмеялись.

– К Матрене лучше не подступайся! Она не только когда-тось

пожарный сарай разоружила. Не забудь, сама-одна заграничные кипы

ворочает да кидает на складе каучук-сырья. А на тебя, Кирюша, ей

только дунуть - и нет тебя!

Лещев с первой же минуты возникшей разноголосицы потерял

спокойствие.

Всверливался взглядом в каждого, кто начинал говорить, ожидая,

что придут же наконец люди к толковому суждению о броневике! Он

вскакивал и, глянув виновато на Сергея и на его не тронутый карандашом

блокнот, умоляюще прижимал руки к груди.

– Товарищи, - гудел он, - ну поимейте же сочувствие... Ведь

сурьезный же разговор, а мы и в самом деле, как в деревне на

посиделках!

– Ладно, ты! - вскинулась на него богатырша. - Увещеватель!

Сам-то что скажешь о броневике! Ну-кось?

Лещев покрякал-покрякал, в затылке поскреб. Сел и только уже

после этого сказал осторожно:

– Кажись, из-под брони пулеметы выглядывали... Как считаешь,

Матрена Поликарповна?

– А в этом уж сами разбирайтесь!
– отрезала богатырша.
– Пулеметы

– дело не женское!
– И, поджав губы, она отвернулась к соседке.

x x x

Сидели допоздна. Но так ничего и не прояснилось.

Вот уже и разошлись все, а Домокуров не находит в себе силы

подняться с места. Сидеть бы вот так да сидеть, ни о чем не

помышляя...

Семибратов, прохаживаясь по помещению библиотеки, гасил лишний

свет.

Подсел к Домокурову.

– Что же это значит, товарищ из музея, в чем тут дело?..