Сергей Михайлович Соловьев приводит другой пример столкновения провинциального начальства с приезжим офицером. Дело происходило по соседству с Тульской провинцией, в Севской провинции Белгородской губернии, в 1749 году. Генерал-майор Караулов, прибывший в Севск для приема рекрутов, послал гонца в провинциальную канцелярию с требованием, чтобы чиновник явился к нему. Бывший в присутствии товарищ воеводы Михаила Борноволоков отвечал, что «занят важными делами и потому благоволил бы генерал требовать по указному порядку от провинциальной канцелярии письменно или хотя и словесно, по чему надлежащее исполнение последовать непременно имеет». В ответ генерал «прислал за ним двоих унтер-офицеров с угрозою, что если не пойдет, то пришлет команду вытащить его под караулом. Борноволоков пошел и был встречен ругательствами, с него сняли шпагу и повели рынками и по улицам в торговый день, в пятницу, в батальонную канцелярию»{477}. Мы знаем из «сказки» Борноволокова, что это был относительно молодой еще человек 34 лет, лишь в том же 1749 году занявший должность воеводского товарища. Начав службу в конной гвардии, он через семь лет «за слабостию здоровьем» был отослан «к штатским делам прапорщиком», получив в 1742 году назначение городовым воеводою в Архангелогородскую губернию, а затем в Севск воеводским товарищем. Служил Борноволоков без жалованья — правительство, очевидно, считало, что ему достаточно для прокормления 320 крепостных, которыми он владел в разных уездах. Низкий ранг прапорщика не позволил Борноволокову ослушаться заезжего генерал-майора, хотя он и пытался соблюсти «честь» воеводского офиса и не пошел по первому требованию. За надругательство над официальным лицом Сенат позже повелел судить генерала Караулова военным судом. Однако публичное оскорбление (провод по улицам под конвоем без шпаги), нанесенное воеводскому товарищу, вряд ли содействовало успешному выполнению последним своих обязанностей по управлению провинцией, хотя он и оставался на этой должности еще в 1755 году{478}.

Среди 11 офицеров при подушном сборе при тульских канцеляриях в 1755 году было три майора, два поручика, два подпоручика и четыре прапорщика. Все они имели внушительный военный опыт и солидный возраст (40–50 лет, кроме двоих еще старше), получили отставку и были определены к подушному сбору в гражданские канцелярии. Закон 1736 года, вводивший должность офицеров при подушном сборе, определил собирать со всех плательщиков податей по две копейки с рубля, чтобы эти деньги шли на жалованье «будущим при том сборе» офицерам, солдатам и подьячим, «також и на расходы будет довольно». Желая избежать злоупотреблений при сборе податей, законодатель повелел офицеров и других сборщиков приводить к присяге с подпиской, чтобы они «не отягощали население поборами» под страхом смертной казни и лишения всех имений {479} . Офицеры при подушном сборе в канцеляриях Тульской провинции получали жалованье, но не в соответствии с их должностью, а в зависимости от их военного ранга. Премьер- и секунд-майоры получали по 68 и 66 рублей в год соответственно, поручики — по 37 или 35 рублей, прапорщики — по 35 рублей 3 копейки с четвертью в год {480} . Лишь один офицер, служивший в Каширской канцелярии, жалованья не получал [98] .

Казенное обеспечение ставило офицеров при подушном сборе в совершенно особое положение среди чиновников местных канцелярий. Из 27 человек только 10 находились на окладе — 9 офицеров при подушном сборе и 1 коллежский асессор. Этот чиновник, Ларион Васильевич Клишов, отставленный из драгунских капитанов к штатской службе, был послан в 1755 году в Тульскую канцелярию с особым поручением — «для смотрения и розведования корчемств и неуказной продажи вина». Жалованье, которое он получал от канцелярии, значительно превосходило майорское и составляло 98 рублей 94 копейки. Хотя по установленным в 1727 году правилам провинциальному воеводе полагался оклад 300 рублей, уездному воеводе 150 рублей, а офицеру при подушном сборе от 60 до 120 рублей в год{481}, на практике, как мы видели, это не соблюдалось совершенно. Ни тульский провинциальный воевода, ни тульские уездные воеводы, ни воеводский товарищ жалованья не получали.

Безусловно, установив казенное обеспечение офицерам при подушном сборе и чиновнику, следившему за соблюдением государственной монополии на продажу вина, правительство стремилось опереться на заинтересованность и бескорыстие фискальных чиновников в выполнении их прямого назначения — обеспечения бесперебойного сбора денег для государственных нужд. Однако на практике и это «благое намерение» не выполнялось: как уже говорилось, не все сборщики налогов в тульских канцеляриях получали жалованье; то же происходило и в других провинциях. Так, хотя трем майорам при подушном сборе в Белгородской губернской канцелярии по штату полагалось майорское жалованье (по 68 рублей в год), ни один из них к 1755 году так и не получил ничего с самого момента определения на должность (один за 2 года и двое за 8 лет){482}. Не получал жалованья определенный к полицейской должности в Туле князь Гундаров; титулярный советник при магазине для провианта также служил без жалованья, а провинциальный секретарь из дворян Василий Рознотовский с горечью писал в своей «сказке», что, находясь в гражданской службе 26 лет, «жалованья не получает, а пропитание имеет от дел, а больше от дому отца его» (у которого было 30 душ крестьян). Это, вероятно, было довольно унизительно для мужчины 40 лет, имевшего пятерых сыновей{483}. Неравномерное обеспечение чиновников канцелярий жалованьем могло становиться источником серьезного напряжения в отправлении ими ежедневных обязанностей.

Жалованье чиновникам на гражданской службе было введено при Петре I, в 1715 году, когда вместо раздачи поместных окладов и дворцовых земель, число которых к XVIII веку значительно сократилось, были установлены единые годовые оклады для всех должностей местного управления{484}, просуществовавшие, однако, очень недолго. В 1724 году Петр ввел дифференцированное определение жалованья гражданских чиновников, которое могло составлять половину или даже четверть от оклада армейских офицеров соответствующего ранга, в зависимости от места службы, предыдущего ранга на военной службе и прочих обстоятельств. Но даже и в таком виде система государственной оплаты труда чиновников оказалась нежизнеспособной. В 1726–1727 годах, в связи с тяжелым финансовым кризисом, вызванным последствиями недавно закончившейся Северной войны (1700–1721) и продолжавшейся еще войной с Персией (1722–1727), правительство сократило число чиновников, получавших жалованье, уменьшило размеры их окладов и вообще лишило какого-либо жалованья канцелярских служителей без чина. Александр Данилович Меншиков, вводивший новшество, мотивировал его скудостью казны, истощенной войной, и оправдывал тем, что эта мера стимулирует старательность чиновников: «А в городах канцелярским служителям, по мнению моему, — писал он, — жалованья давать не надлежит, а позволять брать акциденции от дел против прежнего, чем без нужды довольствоваться могут, а дела могут справнее и без продолжения решиться, понеже всякой за акциденцию будет неленностно трудиться»{485}. Таким образом была восстановлена практика «кормления от дел», характерная для службы XVII века, и содержание местной администрации перекладывалось на население. Узаконенное взяточничество просуществовало до 1764 года, когда были введены новые штаты и система единого жалованья для всех чиновников.

Назначение или неназначение оклада чиновнику на гражданской службе в 1750-х годах никак не зависело от его материального положения. Троицкий, анализируя данные о жалованье чиновников центрального аппарата, замечает, что «по достижении человеком асессорского чина [VIII] и должностей более высоких рангов часто происходило уменьшение денежного оклада, так как правительство в соответствии с практикой XVII века считало, что высшие должности в государственном аппарате должны замещаться крупными помещиками, которые при недостатке средств в казне могут безбедно жить на доходы от своих вотчин» {486} . Возможно, данная логика распространялась и на категорию провинциальных и уездных воевод, чьи должности соответствовали указанному ограничению по рангу и по значимости их властных полномочий. Однако мы видим крупнейших помещиков на значительных окладах на уровне губернской администрации [99] и помещиков средней руки на провинциальном уровне совсем без жалованья. Все тульские воеводы принадлежали к категории средних помещиков, имея от 73 до 300 душ мужского пола. Их положение было гораздо лучше, чем у многих воевод других провинций, среди которых 10 процентов совсем не имели крестьян, а 37 процентов — от 1 до 50 крепостных {487} . В такой ситуации «кормление от дел» и взяточничество были единственным способом существования многих воевод и других чиновников местных канцелярий, что не могло не накладывать отпечатка на осуществление ими своих полномочий и характер их отношений с населением.

Несоответствие рангов тульских воевод их должностям, наличие при них помощников, обладавших более высоким или более престижным военным рангом и получавших к тому же казенное обеспечение, вели к некоторой неопределенности в отношениях начальника с подчиненными по иерархической лестнице. Это, наряду с другими обстоятельствами, заставляет предположить серьезные проблемы в отправлении воеводой «единоличной» и «неограниченной» власти в управляемом регионе. Подтверждение нашего предположения можно увидеть в ситуации, сложившейся в канцелярии соседней провинции, Севской, где в 1754 году случилось кровопролитное столкновение между крестьянами местных помещиков Е.И. Сафонова и братьев Львовых, по которому Сенат организовал в Севске следственную комиссию{488}. Обстоятельства следствия, не имеющие сами по себе отношения к нашей теме, продемонстрировали, однако, рамки власти провинциального воеводы.

Севский воевода Александр Федорович Салманов (родился около 1705 года) к моменту расследования был опытным администратором и «вершителем правосудия» в провинции, занимая свою должность почти десять лет. Его карьера была вполне типичной для провинциального управителя: начав службу в молодости солдатом, Салманов за 25 лет дослужился до премьер-майора, участвовал в Турецкой кампании, затем был «у сыску воров и разбойников, беглых солдат, матросов и рекрут», а в 1745 году «за болезнями» был отставлен от воинской службы, пожалован в надворные советники «к статским делам» и назначен в Севск провинциальным воеводой. Жалованья ему, однако, не положили, считая, видно, что он сможет прожить со своих деревень в Пензенском и Тамбовском уездах (в которых у него было сто душ){489}. Когда для расследования столкновения крестьян, произошедшего в подначальной Салманову провинции, в Севск по указу Сената прибыл из Москвы коллежский асессор Иван Тугаринов, следственную комиссию учредили при провинциальной канцелярии и Салманов стал ее членом.