Чиновники на классных должностях от асессора и ниже имели в основном гражданские ранги, хотя и среди них встречались бывшие военные, майоры и капитаны, сохранившие свои ранги. Гораздо чаще, правда, ранги чиновников нижнего звена соответствовали занимаемым ими должностям коллежского асессора или секретаря. Как мы уже говорили, должность секретаря в первое десятилетие после реформы продолжала нести с собой потомственное дворянство. Жалованье секретаря, несмотря на разницу в статусе учреждений, было унифицировано и составляло 200 рублей в год, что было немалой суммой для того времени. Как и прежде, на секретаре лежала вся техническая работа учреждения, поэтому на эту должность старались подобрать специалиста с большим опытом канцелярской работы, что очевидно при анализе формуляров тульских секретарей. Нам известны 42 чиновника, занимавших в 1778–1781 годах секретарские должности в тульских канцеляриях разного уровня. На 25 из них имеются послужные списки, показывающие, что все они имели стаж канцелярской работы от 15 до 30 лет. Все они прошли всю иерархию канцелярской службы, занимая должности копииста, подканцеляриста, канцеляриста, подьячего с приписью и достигнув в конце своей карьеры должности секретаря. Любопытно, что 11 из 25 секретарей (44 процента) относили себя к дворянству, остальные показали себя происходившими от «служилых людей по прибору XVII века» (четыре человека), «из подьяческих детей» (четверо), из духовного сословия (двое) и из обер-офицерских и солдатских детей, придворного штата и «статского сословия» (по одному).

Проанализированные нами формулярные списки чиновников позволяют увидеть, что все, кто делал карьеру исключительно на гражданской службе, включая и дворян, начинали службу с самой низшей ступени — должности копииста. Однако дворяне уже через год получали следующий чин подканцеляриста, тогда как разночинцы должны были прослужить копиистами несколько лет. Бросается в глаза, что государственная служба не только обеспечивала малоимущее дворянство скромным жалованьем (копиист получал 40 рублей в год), но и позволяла установить полезные связи, дававшие дополнительные возможности самому служащему и его семье. Так, например, Афанасию Игнатьевичу Шевлякову государственная служба позволила не только восстановить утраченное предками дворянство, но и сделать неожиданную карьеру. Показывая себя в формулярном списке происходящим из «приказного чина», Шевляков уточнял, что его предки вступили в статскую службу «из дворян». Не имея никакой собственности, они утратили статус, и Афанасию пришлось начинать свою карьеру с самого низа канцелярской службы. Через два года он, однако, был переведен в ротные писари, еще через пару лет стал каптенармусом, через другие шесть — сержантом, а еще через 11 лет был определен «фурштата капитаном» (от немецкого FuhrStat — военный обоз). Выслуженное дворянство предопределило дальнейший взлет бывшего писаря: в том же 1774 году Сенат назначил Шевлякова в Ефремов, где он служил следующие четыре года сначала воеводой, а с момента открытия Тульского наместничества в 1777 году — городничим. После реформы губернского управления должность городничего получила, вероятно, более значительный статус, чем бывшая воеводская, и оставлять на ней артиллерии капитана стало не с руки (мы видим в 1777–1779 годах среди городничих почти исключительно майоров). Шевляков уже в следующем году был переведен асессором в Тулу, в палату гражданского суда, сохранив, однако, свой ранг капитана. Возвращенное дворянство помогло сыну канцелярского служителя взять себе в жены дворянскую дочь, которая принесла ему и некоторую собственность (о которой он, впрочем, в формуляре не показывает, отмечая, что собственных крестьян и людей не имеет){544}. Будущее семьи в социальном плане было обеспечено.

Бренда Михан-Уотерс, анализируя социальные и карьерные характеристики административной элиты России 1689–1761 годов, заметила, что среди высшего эшелона русских администраторов — генералитета и гражданских чиновников I–IV рангов — 76 процентов имели родственные или матримониальные связи с представителями этой же элиты{545}. Читая формуляры тульских чиновников, мы замечаем у них ту же тенденцию брать в жены девушек из семей «своего круга». Чиновники из дворян предпочитали жениться на дворянках, причем иногда на дочерях своих коллег или начальников. Случаи женитьбы дворян на купеческих или поповских дочках были немногочисленны, хотя они и не несли в себе никакой угрозы статусу дворянина, так как именно муж определял социальное положение жены и детей. Гораздо более примечательны в этом отношении случаи женитьбы чиновников недворянского происхождения на дворянских дочерях, что встречалось нередко среди низших слоев тульского чиновничества и даже канцелярских служителей без чина. Из 25 секретарей 12 были женаты на дворянках, причем большинство из этих двенадцати были чиновниками, не показавшими свое происхождение как дворянское. Согласно действовавшим законам их жены и дети должны были, если брак состоялся до получения женихом секретарского чина, потерять право на дворянские привилегии. Похоже, однако, что до Жалованной грамоты дворянству 1785 года, в которой Екатерина впервые четко сформулировала принципы причисления к дворянскому сословию и необходимость документального подтверждения «благородного» происхождения, принадлежность к дворянству не имела еще столь жесткого определения и «дворянский образ жизни» (выдвинутый Екатериной в качестве одного из необходимых доказательств) бывал достаточным подтверждением дворянских прав. Использование этих прав, в частности, выразилось в том, что у трех секретарей дети были записаны в гвардейские полки.

Исследуя реализацию губернской реформы на примере Среднего Поволжья — Казанской, Пензенской и Нижегородской губерний, наиболее сильно пострадавших в результате крестьянской войны под предводительством Е. Пугачева, — Клаус Шарф убедительно показал, что успех введения нового административного управления на местах напрямую зависел от наличия дворянства и дворянского землевладения в регионе. Отсутствие достаточного количества живущих в регионе помещиков привело к невозможности заполнить за их счет вакансии в расширенном аппарате местного управления, что определило вынужденное продолжение политики назначений центральной властью чиновников даже на выборные должности и поддержание общественного порядка исключительно за счет армии, а не через участие местного дворянства в административном управлении{546}. В Тульской губернии ситуация была кардинально иной. Регион с очень высокой долей дворянского землевладения, Тульская губерния отличалась в конце 1770-х годов также и достаточным присутствием дворян в своих имениях. На торжества по случаю открытия наместничества в Туле в декабре 1777 года собралось, по оценке очевидцев, до 900 представителей местного дворянства, что было чрезвычайно высоким показателем, учитывая наличие в губернии в тот момент 850 дворянских семей. На должности по выборам от каждого уезда было представлено по нескольку кандидатов, что обеспечило дворянству действительные выборы и занятие должностей достойными кандидатами. Для назначения коронных чиновников также было достаточное количество кандидатов из местных помещиков. Все открывшиеся вакансии были заполнены, и три года спустя наличие дееспособных отставных дворян обеспечивало хорошую сменяемость чиновников в случае необходимости. Так, согласно отчету Крапивенского нижнего земского суда в наместническое правление от 14 февраля 1780 года, в уезде проживало отставных военных 31 человек, лишь шестеро из которых показали, что «за старостью и болезнями» не могут или не желают продолжать службу. Остальные 25 были еще нестарыми людьми, вероятно, вышедшими в отставку по Манифесту 1762 года (о чем можно судить по тому, что они начали службу в 1740-х, 1750-х и даже в 1760-х годах и у большинства из них были маленькие дети). Все они имели офицерские ранги, от полковника до прапорщика, были годными к продолжению службы и к «повышению чина достойными». То же самое наблюдалось и в Епифанском уезде, где в январе 1780 года проживало 25 отставных дворян, среди которых было два генерал-поручика, один полковник, майоры, капитаны, офицеры лейб-гвардии и пять отставных статских чиновников. Большинство из них являлись весьма состоятельными помещиками, самыми богатыми из которых были генерал-поручики Михаил Львович Измайлов, владевший 3610 душами мужского пола в этом и соседних уездах, и Александр Петрович Лачинов, имевший более тысячи крестьян только в тульских имениях{547}. Готовность этих людей продолжать службу доказывалась на деле: несколько человек из этих списков мы видим занимающими должности в тульских канцеляриях в 1780-х годах. Надо отметить, однако, что вернувшиеся на службу отставные дворяне принадлежали к числу средне- или мелкопоместных, обладая имениями до 100 душ мужского пола или чуть больше.

Указ 1775 года четко определял каждой должности ранг, который должен был иметь занимавший ее чиновник гражданской службы. В формулярных списках, однако, мы по-прежнему видим употребление чиновниками как гражданских, так и военных рангов для характеристики своего социального статуса. Военные, занимавшие статские должности, вероятнее всего, продолжали носить военные мундиры. Эта практика была совершенно изменена указами 1782 и 1784 годов, по которым всем чиновникам предписывалось носить мундиры с цветами, присвоенными губернии, в которой данный чиновник служил. Тем самым чиновники почти приравнивались к неслужившим дворянам губернии, которым также поведено было сшить мундиры, причем в законе не оговаривались их отличительные черты: «…дозволяется носить таких же цветов платье не только при должностях находящимся, но всему дворянству […] губернии обоего пола, с тем, что они могут в таковом одинаковом платье иметь приезд и в столицах во все публичные места»{548}. Губернское начальство не было готово чувствовать себя совершенно приравненным по внешнему виду к простым жителям подвластной им губернии и стало самостоятельно вводить на местах различия в покрое и украшении штатских мундиров — эполеты, особого покроя обшлага, пуговицы на рукавах и тому подобное для классных чиновников, употребляя количественные отличия во вводимых элементах для обозначения иерархии чинов. Однако уже в 1784 году Екатерина распорядилась ввести унифицированные гражданские мундиры без каких-либо различий по рангам, отличавшиеся друг от друга цветами трех категорий в соответствии с географическими «полосами» расположения губернии (северной, средней и южной). Лишь комбинация цветов «прибора» (воротника, обшлагов, лацканов и прочего) указывала на принадлежность чиновника к той или иной губернии. О ранге чиновника и его заслугах перед Отечеством теперь можно было судить лишь по имевшимся у него медалям и орденам{549}.

Стирание различий во внешнем облике чиновников гражданской службы, продолжавших иметь военные и гражданские ранги, делало корпус чиновничества более однородным. С одной стороны, это нивелировало значение предыдущей карьеры, повышая тем самым престиж службы «по штатским делам». С другой стороны, введение единых мундиров для всех жителей губернии, включая отставных и нечиновных дворян, несомненно сближало гражданских чиновников с неслужащим дворянским населением, что не способствовало повышению популярности гражданской службы. Это обстоятельство, возможно, послужило дополнительной причиной утраты дворянством интереса к гражданской службе по выборам и назначению, проявившейся вскоре после первых выборов в реформированный аппарат управления на местах. Чиновники гражданской службы, вне зависимости от их предыдущей карьеры, превращались в единую массу дворян «в штатском».

При сопоставлении списков тульских чиновников за 30 лет мы увидели изменения как в количественном, так и в качественном составе провинциальных канцелярий. Отсутствие полных списков, включающих канцелярских служителей, на всех трех этапах не позволяет точно проследить процентную долю дворянства, но рассмотрение персонального состава классного чиновничества, в рядах которого дворянское представительство наиболее заметно, дает возможность увидеть траекторию эволюции этого представительства и сделать некоторые выводы.

Географическое и социально-экономическое своеобразие Тульской губернии определяло специфику местного управления. На протяжении всей второй половины XVIII века мы видим, что органы управления здесь несли на себе четкий отпечаток социальной стратификации региона. Если в отдаленных провинциях и губерниях России, в которых дворян было мало, постоянный недостаток кадров вынуждал правительство идти на назначение на воеводские должности членов недворянских сословий, тем самым придавая местному управлению всесословный характер, то центральное местоположение Тульской губернии, ее подавляюще дворянское землевладение, активная включенность региона в экономику страны и относительно развитая инфраструктура способствовали легкому заполнению вакансий чиновниками исключительно дворянского происхождения. Эти же преимущества служили и для самих дворян дополнительным стимулом, определявшим престижность назначений на должности в Тульском крае. Стратегическая важность региона, обусловленная наличием казенного оружейного производства, повышала ответственность руководящих постов в провинции также и в глазах правительства, проявлявшего особую заботу при выборе кадров тульских администраторов: на должности провинциального воеводы, а затем наместника и его помощников направлялись опытные и грамотные люди высокого ранга, облеченные значительными полномочиями и доверием. Отличительной чертой администрации Тульского края являлось также наличие на руководящих должностях представителей древних и знатных дворянских родов, члены которых занимали ответственные посты в центральных органах управления. Это создавало дополнительные возможности для возникновения патронажных связей между столичным дворянством и дворянством провинциальным. Стремление использовать подобные связи в интересах дворянского общества губернии в целом и по уездам, а также в личных целях несомненно послужило важным побудительным мотивом для выбора местным дворянством представителей знатных аристократических семей на должности губернского и уездных предводителей в 1777 году.