Волховский наказ свидетельствует, что среди дворян был довольно большой процент неграмотных, так как в нем специально оговариваются правила написания крепостей не обученными грамоте дворянами. Болховчане предлагают владельцам, которые «грамоте не умеют […] крепости писать в тех канцеляриях, где они испомещены», поскольку «чрез написание в других городах, не без сумнения, чтоб иногда какого подлога не происходило». А «при написании крепости в том городе, при свидетелях, воеводский товарищ допросить имеет, дабы впредь по смерти тех продавцов от наследников их споров не происходило»{801}. Судить о грамотности дворян Орловского края на основании подписей под наказами не представляется возможным. В брянском, трубчевском и елецком наказах встречаются подписи «вместо такого-то». Однако только в последнем указано, что, например, капитан Василий Григоров подписывается вместо премьер-майора Ивана Суздальцова «за болезию его». В остальных случаях причина подписи за другого не объясняется. Также не представляется возможным судить о грамотности городского населения. В каждом городском наказе встречается достаточно много подписей «вместо такого-то», но так же, как в дворянских наказах, причина не указывается. В настоящий момент мы не имеем материалов, подтверждающих или опровергающих традиционную оценку фактов подписания наказов кем-то из дворян за других собратьев по сословию как проявления неграмотности последних. В.И. Веретенников на основе анализа наказов предполагает, что процент неграмотных среди подписавших их дворян был «сравнительно низким». Однако он замечает, что невозможно установить уровень их грамотности, предполагая, что значительное число дворян владело лишь элементарными навыками, то есть умело писать свои имя и фамилию{802}. Мы надеемся, что изучение послужных списков бывших военных, подписавших наказы, их купчих и «верющих» писем поможет нам уточнить традиционную трактовку.

Составители некоторых дворянских наказов проявляли заботу и о крестьянах. Орловских дворян беспокоило отсутствие на селе медицинской помощи: они «соболезновали о жизни человеческой […] взирая на сей бедный народ, которые умирают как скоты, без всякого призрения», иногда «от самой малой раны, кою бы пластырем можно было заживить». Предлагалось увеличить количество медицинских университетов, выпускников которых не только в полки, но и «помещикам определять на число крестьянских душ». При этом определяемых к помещикам медиков должны были содержать и платить им жалованье сами владельцы крепостных душ{803}.

В наказах ливенских, карачевских и трубчевских дворян затрагивается вопрос о винокурении. Впрочем, вопрос этот волновал составителей и многих других дворянских наказов (например, кадыевского, новгородского, курского, вадлуйского, рыльского). Все они просят вернуть льготы в области винокурения, установленные указом 1754 года {804} , согласно которому право винокурения принадлежало только помещикам, имевшим, кроме того, право подряда на поставку вина. В 1765 году был издан Устав о винокурении {805} , подтвердивший право дворян на курение вина, но лишивший их права подряда на поставку вина и запретивший развозить вино по городам. Естественно, что многие дворяне при составлении наказов надеялись вернуться к прежнему положению дел и даже получить дополнительные выгоды. Составители ливенского наказа просят дозволения «дворянам, у которых имеются кубы и казаны, выкуренное вино, тако-ж водку и наливные на ягоды, для своей провизии, с собою с выписми, взятыми от присутственных мест, возить» {806} . Им вторят карачевские дворяне, добавляя просьбу о разрешении курить вино, «не полагая времени по дням выкуриванию подлежащей пропорции вина, а когда кому в год время и случай допустить может» {807} . Трубчевские дворяне просят распространить дозволение о выкуривании вина на «дворян, которые в воинской и штатской службах находятся, а фамилии их в деревнях смотрение имеют», и привозе ими своего законно выкуренного вина без выписей в «свои городы, в коих жителство имеют» {808} . Столь пристальное внимание жителей Орловского края к винокурению объясняется значительной степенью вовлеченности в эту доходную деятельность местных дворян. Об этом можно судить по состоявшемуся в 1763–1769 годах громкому судебному процессу о противозаконном производстве и продаже вина в крае. По решению суда были привлечены к ответственности не только местные дворяне, но и большинство как губернских, так и уездных чиновников [143] . Суровые наказания не приостановили винокурение в крае: по данным первой статистической переписи всех винокуренных заводов 1797 года, в Орловской губернии действовало 288 заводов. Большинство заводов ориентировалось на местные нужды, так как 235 из них были рассчитаны на производство менее 90 ведер в год, однако мощность восьми заводов превышала 10 000 ведер {809} , что говорит о включенности местных винопроизводителей во всероссийский рынок. Родственники некоторых дворян Орловского края, подписавшихся под наказами, в 1780-е годы занимались поставкой вина. Так, в первой половине 1780-х годов Александр Николаевич Зиновьев поставлял вино со своих заводов, находившихся в Волховском уезде, в ряд местностей Орловской, Калужской, Тульской губерний {810} . Также в этот период занимались винокуренной деятельностью представители многочисленного семейства Апухтиных {811} .

В рамках отдельной территории наиболее интересным представляется комплексное изучение наказов, то есть анализ наказов от всех сословий. Однако эта работа очень объемная и трудоемкая, требующая к тому же больших временных затрат. Поэтому наиболее эффективным представляется отражающая сословный принцип публикация наказов с подробнейшими комментариями. Начинать работу, на наш взгляд, следует с дворянских наказов как наименее изученных{812}. В настоящее время силами ученых России, Канады и Германии, под руководством Германского исторического института в Москве, осуществляется реализация международного исследовательского проекта «Культура и быт русского дворянства в провинции XVIII века». В рамках заявленной темы проводится анализ наказов, поданных в Уложенную комиссию 1767–1768 годов дворянами уездов, вошедших впоследствии в Тульскую, Орловскую и, частично, Московскую губернии. Осуществление проекта позволит углубить и конкретизировать наши представления о жизни провинциального дворянства, сложившейся, в частности, в Орловском крае в его «догубернский» период. Уже сейчас можно сделать некоторые предварительные выводы.

Так, анализ наказов орловского дворянства позволяет увидеть включенность нужд местного дворянства в корпоративные интересы сословия в целом: отстоять и расширить дворянские привилегии за счет других сословий, добиться их законодательного закрепления, усовершенствовать казенное и судебное делопроизводства и так далее. Местные условия жизни дворян со всей очевидностью требовали указанных реформ, что находит живейшее подтверждение в архивных документах. Структурный анализ орловских наказов позволяет подтвердить высказывавшуюся ранее Веретенниковым{813} мысль о том, что прямых заимствований в дворянских наказах было мало, а если они и имели место, то были вызваны не копированием одних наказов другими, а отражением в них общих для дворян разных регионов интересов и нужд, требовавших обсуждения и реформ на общегосударственном уровне. В то же время специфика социально-экономического и демографического развития Орловского края, сложившаяся к середине XVIII века (большое количество однодворцев и казенных крестьян, экономическая несостоятельность подавляющего большинства местных дворян наряду с наличием огромных земельных владений латифундистского типа, принадлежавших дворянам, не проживавшим в самом крае, расположение в черноземной зоне и развитие зернового производства и так далее), определила появление в орловских наказах требований, не нашедших столь значительной поддержки в наказах дворян других регионов: ограничения прав однодворцев на владение крестьянами и землей и привилегий купечества на занятие торговлей, разрешения на торговлю произведенным в имениях вином, освобождения от постойной повинности (или же распространения ее на все города) и от «приема провианта в городовые магазины». Существование в крае наряду с высокоразвитыми в сельскохозяйственном отношении уездами (Ливенский, Елецкий) территорий, плохо пригодных для сельского хозяйства из-за большого количества лесов и болот (Брянский, Трубчевский, Севский), и, как следствие, их малолюдность и неразвитость дорожной сети обусловили отсутствие дворянского наказа от Севского уезда и вынудили проживавших там дворян присоединить свои голоса к наказу, составленному городскими сословиями. Вероятно, условия жизни севских дворян не только не позволили им собрать достаточное количество представителей своего сословия для написания самостоятельного наказа, но и определяли совпадение их интересов с интересами других городских жителей. Это очевидно из того факта, что в городских наказах, подписанных дворянами, специфически дворянские требования выдвинуты не были. Действительно, из личных документов дворян, подписавших городские наказы, следует, что они находились ближе к городским жителям, чем к дворянам, жившим в своих усадьбах, в силу своего положения: в большинстве своем это были служащие городских канцелярий. При неразвитости в целом городской жизни в крае местные горожане проявили значительную по сравнению с дворянством активность в составлении наказов, что, возможно, было обусловлено как их большей организованностью (принадлежностью к купеческим гильдиям, к губернским или уездным канцеляриям и так далее), так и компактностью проживания — в отличие от удаленных поместий большинства дворян, разобщенных в силу несовершенства законодательства и судебных практик, регулировавших их повседневные отношения между собой и вызвавших столь явную критику с их стороны в наказах. В целом анализ составленных дворянством Орловского края наказов в Уложенную комиссию, проводимый на фоне изучения архивных и прочих документов о личном составе дворян, их подписавших, подтверждает перспективность использования наказов в качестве весьма информативного источника для изучения локальной истории.

Михаил Михайлович Щербатов и Николай Михайлович Карамзин известны в первую очередь как историки. Однако, в отличие от позднейших представителей этой научной дисциплины, они были также и политическими мыслителями. Их творчество отражает различия между двумя периодами российского Просвещения, которые с некоторой долей условности можно обозначить как рационально-прагматический и сентименталистский. Отличительной чертой каждого из этих периодов была адаптация тех или иных европейских влияний к российским условиям, отражавшая как особенности различных стадий интеллектуальной истории Европы (прежде всего Франции, Великобритании и Германии), так и культурную, экономическую и общественно-политическую ситуацию в самой России.

Щербатова и Карамзина трудно назвать провинциальными дворянами в строгом смысле слова. Их жизнь и творчество связаны в основном со столицами — Москвой и Петербургом {814} . Щербатов покинул свою ярославскую усадьбу в молодости, отправившись на военную службу в Петербург, но в конце 1750-х — начале 1760-х годов, до отставки, вел подробную переписку с управляющими своими обширными поместьями, вникая во все мелочи хозяйства и стремясь добиться увеличения доходов. Денег на жизнь в Петербурге не хватало, и Щербатов, воспользовавшись Манифестом о вольности дворянства, вышел в отставку и вернулся в усадьбу Михайловка, где жил несколько лет, приезжая иногда в Москву. С открытием заседаний екатерининской Комиссии для составления нового Уложения Щербатов вновь начинает карьеру в столицах, но о его связях с провинциальным дворянством свидетельствуют подписи ярославских дворян под наказом депутату (то есть самому Щербатову), проект которого им же, вероятно, и был составлен {815} . В самой комиссии Щербатов прославился своей энергичной защитой дворянских интересов, и хотя в дальнейшем его служба протекала в Москве и Петербурге, можно сказать, что мир провинциального дворянства, его нужды и проблемы никогда не ускользали из поля зрения Щербатова. Сам он, впрочем, принадлежал к тому меньшинству среди дворян, которые владели несколькими тысячами крепостных душ, тогда как подавляющее большинство провинциальных дворян располагали значительно меньшим числом крепостных [144] .

Карамзин также покинул деревню в ранней молодости, но его в еще большей степени можно назвать провинциалом по происхождению, так как поместье его отца находилось значительно дальше от Москвы — в Симбирской губернии (еще одно поместье располагалось в Оренбургской губернии). Карамзин, хотя и покинул свои родные места, сохранял с ними связь благодаря своим братьям, оставшимся сельскими помещиками. Им он продал свою часть имения, унаследованную после смерти отца, а полученные средства использовал на свое знаменитое заграничное путешествие и на помощь семье Плещеевых, в усадьбе которых жил некоторое время в последние годы правления Екатерины II {816} . Позднее Карамзин вновь сделался помещиком: получив приданое за первой женой, а после ее неожиданной смерти женившись вновь, он стал владельцем еще нескольких десятков крепостных душ. Однако деревни свои Карамзин посещал редко и всерьез хозяйством в них не занимался, получая оброк через управляющего [145] . Это и понятно, так как главным делом жизни Карамзина и основным источником его доходов была литературная деятельность, в частности написание и издание Истории государства Российского {817} .