В-третьих, рассматриваемая концепция непоследовательна с точки зрения логики. Перечисляя признаки состава, характеризующие вину, П. С. Дагель ставил мотив и цель на один уровень с умыслом и неосторожностью. Но при анализе содержания умысла и неосторожности он ставил мотив и цель в один ряд уже не с умыслом и неосторожностью, а с сознанием и волей. Следовательно, у него получается, что в одном случае мотив и цель рассматриваются как признаки, характеризующие вину наряду с умыслом и неосторожностью, а в другом — «являются элементами самого психического отношения субъекта, элементами самого умысла» [80] .

В-четвертых, рассматриваемая позиция неприемлема и в силу ее несоответствия философскому пониманию соотношения формы и содержания. По мнению П. С. Дагеля, форма вины определяется соотношением лишь сознания и воли, а «остальные психологические элементы… на форму вины не влияют, хотя и входят в содержание вины» [81] . И далее автор продолжает: «Форма вины, следовательно, уже, чем ее содержание» [82] . Вряд ли с позиции философии можно согласиться с тем, что, с одной стороны, форма не вмещает всего содержания, слишком узка для него, а с другой — признается существование «бесформенного» содержания, его наличие где-то вне формы.

Таким образом, отождествление вины с субъективной стороной преступления с теоретических позиций представляется неосновательным, а с практической точки зрения — неприемлемым, способным дезориентировать судебную практику.

Некоторыми учеными вина рассматривается как понятие более широкое, чем субъективная сторона преступления. Так, по мнению Ю. А. Демидова, вина «не может сводиться к какому-либо элементу преступления, хотя бы к умыслу и неосторожности, или к деянию, взятому с его объективной стороны. Она равно выражается как в объективной, так и в субъективной стороне преступления» [83] . Возражая против переоценки как объективной, так и субъективной сторон преступления, ученый утверждал, что «содержание вины необходимо видеть в совершении преступления конкретным лицом, в единстве объективных и субъективных обстоятельств, в которых выразилась вина — отрицательное отношение лица к ценностям социалистического общества» [84] .

Разделяя эту же точку, Г. А. Злобин писал: «Вина, составляющая субъективную сторону преступного деяния, одновременно выступает как целостная характеристика преступления во всех его существенных для ответственности отношениях… Эти свойства вины и делают ее необходимым и достаточным основанием уголовной ответственности, в равной мере противоположным как объективному, так и абстрактно-субъективному вменению» [85] .

Из приведенных высказываний явно просматривается стремление авторов выделить два качества вины: как субъективной стороны преступления и как основания уголовной ответственности. Во втором случае они рассматривают вину как «целостную характеристику преступления».

Сторонники изложенной позиции не считают вину одним из признаков субъективной стороны преступления, а наоборот, полагают, что вина включает в себя и объективную, и субъективную стороны преступного деяния, а также все другие «существенные для ответственности» свойства совершенного преступления, в которых выражается отрицательное отношение субъекта к важнейшим ценностям общества. Такой возврат к теории «двух вин», предложенной Б. С. Утевским и после длительной дискуссии отвергнутой отечественной уголовно-правовой наукой, вряд ли продуктивен на современном уровне развития юридической доктрины [86] .

Попытка возродить позицию Б. С. Утевского. предпринятая, по существу, Ю. А. Демидовым, Г. А. Злобиным, В. П. Малковым и некоторыми другими учеными, объективно обусловлена тем, что в судебно-следственной практике термин «вина» («виновность») употребляется в двух значениях. Если в науке уголовного права понятие вины означает не что иное, как наличие в совершенном деянии умысла или неосторожности, то на практике нередко говорят о вине как о доказанности самого факта совершения преступления данным конкретным лицом [87] . Этому в немалой степени способствует редакция некоторых норм уголовно-процессуального законодательства. Так, в п. 2 ч. 1 ст. 73 УПК, определяющей предмет доказывания по уголовному делу, к числу обстоятельств, подлежащих доказыванию, наряду с событием преступления отнесены виновность лица в совершении преступления, а также форма его вины и мотивы преступления. Очевидно, что указание на виновность наряду с установлением формы вины вольно или невольно создает основания для двоякого понимания термина «виновность».

Тем не менее отождествление вины с фактом совершения преступления означает неосновательное объективирование вины, лишение ее конкретной определенности как юридического признака состава преступления. Такое понимание не согласуется и с нормой уголовно-процессуального закона, в соответствии с которой суд при постановлении обвинительного приговора помимо установления факта совершения общественно опасного деяния, содержащего состав определенного преступления, предусмотренного уголовным законом, обязан установить еще и виновность подсудимого в совершении этого преступления (ст. 299 УПК).

В отечественной науке уголовного права преобладает мнение, что психологическое содержание субъективной стороны преступления раскрывается с помощью таких юридических признаков, как вина, мотив и цель, характеризующие различные формы психической активности человека. Они органически связаны между собой и зависимы друг от друга, но тем не менее представляют самостоятельные психологические явления, ни одно из которых не может включать в себя других в качестве составной части. Каждый из названных признаков имеет различное значение.