— Вот тут стояла наша хата, — кивнул он. — Известно, бобыльская хата на бобыльском месте... Тут я родился и отсюда пошел в свет... Плакать на этом камне частенько доводилось — притулишься к нему, а он теплый, нагрет солнцем...

Никифорович снял шапку, словно над могилой близкого человека, постоял молча. Алесь и Зина тоже молчали.

— Ну и хватит, — тряхнул головой Никифорович и надел шапку снова. — Прошлое — прошлому... Пошли, дети. — И он решительно двинулся по дороге к селу.

Алесь и Зина, сами сироты, почувствовали в его голосе отцовскую теплоту и ласку.

— Теперь можно и отдохнуть с дороги, — продолжал старик. — Покажите-ка вы мне, где собираетесь станцию ставить? Около мельницы?

— Да, — подтвердил Алесь.

— Хорошее место!.. То-то я вижу, что там вроде разворошенного муравейника...

Не прошло и часа после того, как Никифорович поселился в доме Алеся, а уже стал своим человеком. Понравился он и Зине. Она с интересом наблюдала, как он неторопливо разбирал на лавке чемодан. Агата, накрывая на стол, время от времени посматривала на старика, который вынимал и оглядывал каждую вещь так, словно впервые в жизни видел ее и не сразу мог определить, для чего она может пригодиться? Это были плоскозубцы, рашпили, молоточки, сверлышки, буравчики... Зазвенели высыпанные на лавку патроны для ламп и штепселя. Бережно вынул он и положил на стол несколько больших электрических ламп.

— Электричества-то у нас еще нет! — заметил Алесь.

— Чего не было — тому быть, — рассудил Никифорович.

На холмах рыжело жнивье. Высокие и широкоплечие выросли стога на лугах. Сиротливый аист, задумавшись, стоял на одной ноге. Вода в озере потемнела, покрылась мелкой зыбью. Природа замирала. А на берегу озера становилось все шумнее и оживленнее. На бугор шли и шли груженые подводы. Поблизости, на срубе барака, стучали, переговаривались топоры. А со стороны «Пергале» — если прислушаться — доносился слитный гомон: это молодежь работала на прокладке канала.

Алесь помнит, как тихо и молчаливо бывало здесь прежде. То, что все вокруг ожило и заговорило, не только поднимало его настроение, но и наполняло гордостью: по молодости, всегда несколько склонной к безобидному любованию собой, ему казалось, что, хотя и не его сила и воля вызвали к жизни это движение, все-таки он, бывший сельский мальчишка, коловший босые ноги здесь на жнивье и таскавший из озера окуньков и плотичек, стоит в центре этого оживления, управляет им, как дирижер — сложным оркестром. Дай сам он с утра до вечера не знал теперь покоя. Нужно было поспевать всюду, отвечать на тысячи вопросов, решать на ходу десятки несложных, но все-таки хлопотливых технических и хозяйственных задач. А больше всего беспокоил его котлован. Хотя машин еще не было, он подумывал, что пора начинать, пожалуй, и все чаще поглядывал в сторону мельницы, которую надо было сносить.

Мельница, сложенная из крупного камня, седая от мучной пыли, стояла как раз на том месте, где впоследствии должна была возникнуть электростанция. Алесь подошел к ней и сел. Вокруг было тихо, только шумела светлая, пронизанная солнцем струя воды, падавшая в глубину омута. Чуть ниже омута, вцепившись корявыми корнями в мокрую землю, вековые ивы склоняли к зеркалу воды свои плакучие ветви.

Сколько воспоминаний вызывало у Алеся это место! Много раз приезжал он сюда вместе с отцом. Не помнит, сколько было ему лет, но ходил он тогда в одних холстинных штанишках со шлейкой через плечо, застегивавшейся на деревянную палочку вместо пуговицы. Весело было ему здесь.

Около мельниковой хаты на взгорке суетились мужики, приезжавшие молоть хлеб, или, как их обычно называли, «завозники». По всему двору в беспорядке стояли телеги с задранными кверху оглоблями, на телегах же, словно откормленные боровы, лежали мешки. Кони, отмахиваясь хвостами от мух и слепней, тихо хрумкали свежую траву или овес. Пахло рожью, пшеницей, теплой, свежеразмолотой мукой. Однообразное гудение жерновов навевало дрему, и некоторые из завозников, чья очередь была еще далеко, богатырски похрапывали в тени возов, подбросив под голову сенца или травы. Под колесом, там, где падающая вода рождала кружево пены, поблескивали серебряные плотички или на мгновение возникала широкая зеленоватая спина голавля. Сероватые пескари возились и крутились на отмели, и, как лезвие перочинного ножа, блестела, выскакивая за мухой, верхоплавка.

Под самой крышей мельницы была сделана дощатая клетка с открывающимся дном. Через дно этой клетки опускалась вниз толстая веревка, какую, по мнению Алеся, могли свить только богатыри из бабушкиных сказок.

Вот в дверях показывается толстый, пузатый мельник, весь обсыпанный мучной пылью, так что брови его похожи на заиндевелые кусты, и хрипловатым голосом вызывает завозников. Один из них бежит наверх, а другой, сняв с воза мешок, перехватывает его веревкой, без нужды громко кричит: «Готово!» — и задирает голову кверху. Веревка натягивается, сначала несколько раз приподнимает мешок и опускает его, словно примериваясь, затем быстро уносит его вверх. Мешок плывет, все приближаясь к клетке, тугими плечами раздвигает половинки дверей, поднимается еще выше, и дверь со стуком закрывается сама.

А около мельницы, в тени ив, идут разговоры. Люди съехались с разных сторон: есть и ближние, а есть и такие, что прибыли за двадцать и даже за тридцать верст. И чего только тут не говорится за самокруткой из махорки, а случается, и за бутылкой горелки! И какая цена на рожь в местечке, и почем свиньи и кони на базаре, и у кого в хате шалит домовой — и много, много всякого другого... Алесь бегает с места на место, ему интересно все слышать и все видеть. Но вот и день подходит к концу. Отец, который и сам стал чем-то напоминать мельника, тащит по дощатому настилу мешок, потом второй и третий. Конь снова запряжен, и они возвращаются домой. Алесь и теперь вспоминает, как хорошо было лежать на мешках свежеразмолотой муки — тепло, как на печи; и запах очень напоминает утро, когда мать печет оладьи. Хорошо помазать их сметаной, а еще лучше потереть кусочком сала!.. Между тем конь, чем ближе к дому, шагает все быстрее, спицы колес начинают сливаться в один серый круг, и тень от телеги тянется все дальше.