Из этой черной дыры чуть потянуло погребом. Я увидел на обнажившемся полу медную букву «Ф» и понял, что делать.

Сосредоточившись, я собрал перед собой волну Флюида и направил его в комнату, как бы ощупывая пространство. Внутри что-то сразу поддалось – там зажегся свет, и послышалась тихая органная музыка. Даже воздух за несколько секунд потерял свою затхлость. Видимо, это место часто посещали Смотрители прошлого, и оно хорошо понимало их язык.

Мы вошли внутрь. Я увидел комнату со скамьями и стульями – как и положено в небольшой часовне. Дальняя ее часть была скрыта за багровым занавесом.

Почувствовав за спиной движение, я обернулся.

В часовне непонятно откуда появился худенький монах в толстых очках. Он походил на сильно состарившегося двенадцатилетнего мальчика.

– Здравствуйте, ваше Безличество, – сказал он и поклонился. – С вашего позволения, я закрою за нами дверь.

Он повернул ручку, и стена встала на место.

– Я аттендант при часовне и ваш почтительный проводник в мистерию Кижа. Я вхожу сюда лишь тогда, когда к Страдальцу приходят гости, а в остальное время живу в комнатке по соседству. Мое послушание в том, чтобы терпеливо ждать, поэтому я провожу большую часть времени в абсорбции.

– Часто сюда приходят гости? – спросил я.

Монашек пожал плечами.

– При прежних аттендантах это были только Смотрители. Но со времен Никколо Второго сюда также допускаются ученые и созерцатели, которым требуется ответ оракула. Они обращаются в канцелярию Смотрителя, и, если там находят дело достаточно важным, их допускают в часовню.

– А в чем заключается сама мистерия? – спросил я, не удержавшись от саркастической интонации.

Монашек, однако, оставался совершенно серьезным.

– Вы знаете, Ваше Безличество, – ответил он, – что Павел дал Кижу слово спасти его. Учитывая случившееся с Кижем, это было практически невозможно, но великий алхимик нашел выход.

– Какой?

– Он придумал этот трюк с сибирской ссылкой. Секрет в том, чтобы все время возвращать Кижу органы чувств. Каждый раз, оживляя его и отправляя в Сибирь, Смотрители чуть ослабляют связь Страдальца с Инженерным замком. Но работы здесь еще на много поколений.

– А почему именно Сибирь?

– Нужны очень сильные, яркие и даже болезненные впечатления, чтобы удерживать сознание Кижа вдали от петербургского дворца, к которому приковано его эфирное тело. Нужно все время как бы будить его – задремав, он низвергается вниз. Для этого приходится пороть его на каждом почтовом перегоне. Но это не месть. Это помощь. Из жизни в жизнь Киж идет по особому, удивительному, ни на что не похожему духовному пути. Наблюдать за ним можно из этой часовни. Сюда в тяжелую минуту приходят Смотрители, чтобы выслушать напутствие Страдальца. В нем истина.

– А каким образом, – спросил я, – господин Киж получает доступ к этой самой истине?

– Попытаюсь объяснить, – сказал монашек. – Вы ведь немного знакомы с действием Флюида, ваше Безличество?

Я заметил под погоном его рясы два вышитых колеса – знак Однажды Возвращающегося – и решил не обижаться. Я ведь действительно был знаком с Флюидом совсем немного – по сравнению, например, с Менелаем. А тот был лишь на один чин старше этого монашка.

– Можно сказать и так, – ответил я.

– Тогда вы без труда поймете, что происходит при обращении к оракулу. Как я уже сказал, Киж бредет по снежной пустыне, подвергаясь экзекуциям на каждой почтовой станции. Сами порочные избы ставили, должны помнить…

Мне показалось, в тоне монашка прозвучало осуждение, но я не стал его прерывать.

– Мы не знаем, что именно происходит сейчас со Страдальцем – и вообще не факт, что об этом имеет смысл говорить, ибо время в его пространстве свое. Оно не тождественно нашему, и вообще связано с нами не слишком. Но наши миры сопряжены таким образом, что каждый раз, когда этот занавес открывается, в далекой Сибири начинают пороть Кижа.

– Розгами? – спросил я.

Монашек отрицательно покачал головой.

– Наказывают там весьма серьезно – хлещут кожаными бичами. Муки полковника быстро достигают такой интенсивности, что создающий его поток Флюида как бы закипает, поднимается над маревом неопределенности и достигает позиции, откуда видно все. Когда страдание Кижа делается абсолютно непереносимым, в нем открывается абсолютное ясновидение – во всем, что касается Идиллиума. Если в этот момент задать ему вопрос, он ответит на него исчерпывающе и точно. Но его ответы обычно очень кратки. Связно говорить он в таком состоянии не может. Чаще всего кричит… Правильная интерпретация услышанного – постоянно возникающая у нас проблема.

Я поглядел на Юку. Мне казалось, что она должна прийти в ужас от услышанного. Но она опять меня удивила.

– Сколько вопросов разрешается задавать оракулу?

Монашек снял очки и протер их краем рясы.

– Так как в известном смысле мы являемся причиной страдания, через которое проходит Киж, существует традиция ограничивать себя одним вопросом.

– Одним на двоих? – спросила Юка.

– Нет, – сказал монашек, – в данном случае вы, госпожа фрейлина, и его Безличество можете задать по вопросу каждый.