Первым, кого Нюранины «документы» удовлетворили, был товарищ Проша. Девка, навязанная Камышиным, ясен пень, была полюбовницей, отсылаемой восвояси. Но с бумагами у нее, как и заверил товарищ главный инженер, полный порядок. Медицинская сестра отправляется на повышение квалификации. Как же! Знаем мы эту «квалификацию»!

В товарный вагон, на две трети заваленный сельхоз– орудиями, Прохоров натаскал сена и даже раздобыл печурку, трубу которой вывел в вагонное оконце. Баба по имени Марфа, провожавшая пассажирку, притащила два баула – с одеялами, попонами, каким-то тряпьем и, что очень существенно, со снедью. Товарищ Проша решил, что Марфа – это сменщица медсестры на должности полюбовницы Камышина. То, что две бабы прощались на перроне тепло и слезно, его нисколько не смутило. На сибирских женщин, как он уяснил за время своего томления в Омске, нормальные правила поведения не распространяются.

Товарищ Проша был очень голоден. Не столько плотски, сколько натурально – жрать хотел. Только отъехали, попытался медсестру соблазнить. Получил в глаз – знатно. Фингал и через две недели отливал желто-зеленым, а поначалу глаз заплыл фиолетовым пузырем. У этой девки сила, как у быка!

А потом они подружились.

Дядя Проша был по возрасту как брат Степан. Не злой, хотя очень суматошный. Нюраня свои продукты в одиночку не трескла, с ним делилась. Дядя Проша на остановках за кипятком бегал и на рыночки пристанционные, продавал Нюранину одежду и покупал хлеб, сторожил, когда долго стояли и Нюраня выходила ноги размять, выносил поганое ведро, в которое справляли нужду. Дядя Проша был очень разговорчив, хвастливо болтлив. У другого человека, возможно, его беспрестанное словесное извержение вызвало бы помрачение разума. Но Нюране требовалось как можно больше узнать про те места, в которые лежит ее путь, про людей расейских, их обычаи, правила и привычки. Поэтому дядя Проша нашел в ее лице внимательного слушателя и не раздражался в ответ на нелепые вопросы и уточнения.

Нюраня очень тосковала и одновременно испытывала азарт перед неизвестным. Она была абсолютно убеждена, что разлука с Максимкой – временная, и мысленно разговаривала с ним перед сном, делясь открытиями «про расейских». Без убеждения во временности «приключений» она не смогла бы осилить горестей, внезапно на нее обрушившихся.

Товарищ Проша относился к тем славным парням, что в дороге, в командировке будут с вами вась-вась, а отъехав на десять метров, забудут, как вас зовут. Работа снабженца сталкивала его с десятками и сотнями людей, всех он забалтывал, большинство сторонились пустобреха, что нисколько его самого не смущало.

Он выгрузил Нюраню на перроне вокзала в Курске, ткнул куда-то в направлении города и бросился пристраивать свой вагон.

Когда-то Турки, предки Нюрани, из сгоревшей тамбовской деревни два года добирались до Сибири – в страхе перед ее суровостью, уповая только на милость Божью. И закрепились на новых щедрых землях, пустили корни, разбогатели, потому что сами трудились истово и потомство свое учили по труду оказывать уважение. Нюране потребовалось не два года, а две недели, чтобы оказаться в центре России. Не в Тамбовской губернии, в Курской.

Она была одета слишком концертно и выделялась из массы снующих баб, спрашивала, где тут медицинская канцелярия, с непривычным выговором. Над ней смеялись. Сами-то куряне «хекали», точно хохлы-переселенцы, поди разберись, что «хородская личебня» означает «городская больница».

Добиралась Нюраня до «личебни» на извозчике. Сколько будет стоить проезд, она не знала. Но уж всяко не дешево в Расее катают! Дядька-возчик отщипнул бумажек из платочка, который развернула Нюраня (Марфа ей последние деньги отдала), заметно повеселел, и они покатили.

Курск отличался от Омска – каменных домов больше. И еще сооружения непонятные – громадная каменная буква «П», лепкой разукрашенная.

– Московские ворота, – пояснил извозчик. – В честь победы над Наполеоном.

Ворота такой величины в честь какой-то победы? И без заплота? Чудно.

– А там что? – спросила Нюраня, указывая на большое здание впереди слева.

– Тюрьма. Знаешь, как про Курск говорят? Две горы, две тюрьмы, посредине баня.

«Куда меня занесло?» – подумала Нюраня.

Она рассматривала людей на улице, одетых значительно беднее сибиряков. Но особенно странно было видеть кучки грязных детей, совсем оборвышей.

– Беспризорники, – пояснил извозчик.

– Это как?

– Сироты. Хулиганье, шавки, держись от них подальше – налетят, обчистят, глазом не успеешь моргнуть.

«Ой, мамочки!» – продолжала мысленно пугаться Нюраня.

Старший врач больницы был похож… точнее, Василий Кузьмич был на него похож, наверное, в молодости. Не старый, но уже с залысинами, добрый усталый человек.

– Это что за бред? – спросил он, прочитав Нюранины «документы». – Где ваши свидетельства об образовании? Что вы окончили?

Она разревелась. Сил не было больше терпеть. Унесенная от дома, от матери и отца, дяди Акима и дяди Федота, крестной и подруг, от Марфы и Параси, от братьев и, главное, от Максимки ненаглядного, Нюраня исчерпала свою страсть к приключениям. Две недели в грязном вагоне, поездка по страшному городу, с его автомобилями, каменными домами, воротами-великанами, острогами, беспризорными сиротами… Тятю арестовали, а она, Нюраня, – беглая. Значит, в каземат посадят, тут у них тюрем на каждой горе…