Остановились у Петра и Марфы. Плана действий у Еремея Николаевича не было. Поживем – увидим и услышим. Поживем пока у Петра, увидим Степана, услышим, что он скажет. В том, что Степан не оставит родительское гнездо на растерзание, ни у кого сомнений не было. На худой случай, Еремей Николаевич с его мастерством всегда сможет найти работу, да и дочка пристроится – вон их сколько, вчерашних девок деревенских, сегодня горожанками заделались. Нюраня, в свою очередь, мечтала посетить театр и особенно кинематограф. В институт медицинский заглянуть, узнать, как на подготовительные курсы поступить, но это лучше со Степаном, одной боязно.

Всех волновало не будущее, а куда деть коня и сани. Определить коня на постой и прокорм или продать? Как Степан скажет.

Степана они не дождались. Степан просто не сообразил, что отец и сестра бросятся в Омск – в логово борьбы с контрреволюцией. Он почему-то перенес на Еремея Николаевича свои знания, ведь тот был далеко не глупым человеком, а неглупый человек в данных обстоятельствах должен сделать все, чтобы затеряться на просторах Сибири или даже в Расее. Степан не учел, что отец давно жил в деревне, а город, из которого он уехал, изменился кардинально. Более того, когда отец и Нюраня приехали в Омск, Степан там и находился. Если бы он не в гостинице ночевал, а у брата, жизненный расклад потомков Анфисы Турки выстроился бы совсем по-иному.

Сознание катастрофы и невозвратности прошлой жизни обрушилось на Нюраню, только когда арестовали отца.

Она помогала Марфе в квартире Камышиных. Не столько помогала, сколько любопытствовала: мебель, кухонная утварь, одежда барыни в шкафу, баночки, флакончики на столике с зеркалом – все было интересным, диковинным, имело чудные названия. Столик с зеркалом в спальне – «туалетный», перекладинки, на которых наряды в шкапе висят, – «тремпели». За пару часов Нюраня узнала столько новых слов, сколько за два года не привелось. Особое любопытство, конечно, вызывала барыня, Елена Григорьевна. Нюраня за ней в щелку приоткрывшейся двери подсматривала. Маленькая, хрупкая – кукольная женщина, какая-то ломкая, точно из бумаги скрученная. Курит! Лежит на диване, книжку читает, в пальчиках длиннющая папироса. Чисто Анна Каренина!

Потом привели дочку Елены Григорьевны Настеньку. Лохматый мужик привел.

Марфа пояснила: «Художник. Настенька у него уроки живописи берет. Хороший человек, сам приводит, я не успеваю».

За учителем живописи явился учитель музыки, тоже болезного вида. Настенька под его присмотром по инструменту «пианино», по белым и черным досточкам («Клавиши», – пояснила Марфа) наяривала. Заунывно, даже Елену Григорьевну проняло, и та перешла в спальню, на ходу бросив Марфе:

– Гаммы – неизбежный этап обучения, но невероятно досадливый. Принесите мне кофе.

– Гаммы – это кто? – спросила Нюраня Марфу.

– Не знаю. Думаешь, я уж все осилила?

– А «кофе»?

– Вроде чая, но из порошка. Александр Павлович говорит, что настоящего кофе тут в помине нет, а порошок этот из желудей горелых делается.

– Они тут такие все? – покрутила пальцами в воздухе засомневавшаяся Нюраня. – Как свиньи на бескормице желуди толченые трескают?

– В городе многое по-иному. Все женщины из благородных и тех, кто к ним примазывается, панталоны носят.

– Иди ты!

– А вот и честно! Хошь, барынины и дочкины покажу?

Еремей Николаевич в это время в подземельном жилище Петра, отправившегося на работу в кочегарку, тешился с Митяем, учил его ножичек правильно держать, вместе лодочку вырезали. Митяй был счастлив, он очень любил дедушку.

От грубого пинка распахнулась дверь, и ввалились люди с оружием. Митяй в испуге запрыгнул Еремею Николаевичу на грудь.

– А вот он! – сказал дядя, по повадкам – главный. – Кулак сбежавший! Арестовываем. Где дочь? Где Нюраня?

– Ты, Сорока, не голоси! – Еремей успокаивающе погладил Митяя. – Не пугай ребятенка. Нету Нюрани, отбыла в неизвестном направлении.

Митяй удивился: дедушка сказал неправду. Нюраня вместе с Митяйкиной мамой двумя этажами выше в Настенькиной квартире трудилась. Его, Митяя, за неправду, за лукавство и хитрость любую мама хворостиной лупила.

Мальчик дернулся, головку вывернул, на дедушку посмотрел: зачем ты обманываешь? Дедушка сдавил его руку до боли. Митяй заверещал и вырвался.

Его тут же подхватил Сорока.

Данилка бывал у Елены Григорьевны и прекрасно знал, кто Камышиным прислуживает. В отличие от Степана он верно вычислил, где искать недобитых (не сожженных) кулаков.

– Говори! – рявкнул дядя и выкрутил Митяю ухо. – Где Нюраня?

– Сыночка! – дернулся дедушка, но его схватили бойцы с винтовками.

Митяй опять удивился: он был дедушке не сыночкой, а внучеком. Хотя Еремей Николаевич ни так, ни этак его никогда не называл, только по имени.

Происходило что-то необыкновенное и неправильное. При опасности есть только одно место спасения – мама.