За спинами девочек маячили кузены – Роджер и Саймон. Роджеру было уже двенадцать, но он все еще сидел дома, так как ни в одну гимназию его не брали по причине крайне непробиваемой тупости. Для своих лет он был довольно рослый и весьма упитанный. Саймон был ровесником мальчика, единственным обожаемым сыном тетушки Брандуэн, и поскольку он косвенно поспособствовал тому, что тетушка теперь могла гордо именоваться графиней, ему позволялось все-все-все.

История обретения тетушкой графского титула была весьма занятной. Ее любили шепотом пересказывать слуги. Тетушка сама соблазнила молодого графа Брандуэна – человека крайне порядочного. Она заманила его на обед сюда, в «Маковый плес», опоила чем-то и – страшно сказать! – переспала с ним. Хватило и одного раза, чтобы она забеременела от него. И тогда уже ей не составило труда вынудить графа жениться, пригрозив, что в противном случае она избавится от ребенка. Граф оказался человеком очень набожным, он днями замаливал свой грех в церкви, а когда узнал, что может стать еще и причиной детоубийства, и вовсе испугался, немедленно женившись на соблазненной им, как он считал, девушке. Однако вскоре после свадьбы молодой скончался при весьма странных обстоятельствах – он всего лишь ел суп! – оставив своей безутешной вдове особняк в одном из престижнейших районов Лондона, громкий титул и солидную сумму в банке.

И вот теперь Саймон звался «бедным сироткой», поэтому тетушка всячески баловала его, чтобы малыш не страдал.

– Ты ведь сегодня без сладкого, – противно протянул Саймон. Сам-то он не представлял, как можно без сладкого.

– Так мы решили тебе подсластить, гы, – похрустев шеей, промямлил Роджер и, наклонившись, пустил слюни прямо в тарелку с печеньями.

– Ну же, давай, ешь! – и Молли с Долли протянули ему тарелку.

Мальчик, закрыв и аккуратно сложив книгу, чтобы ненароком не повредить ее, поправил очки (приемный отец специально купил ему на несколько размеров больше, чем нужно, обосновав это тем, что он будет расти, а тратить потом деньги на новые он, мистер Эрмидж, не намерен) и вежливо, почти не заикаясь, произнес:

– Спасибо, леди Молли и леди Долли. Я польщен вашим вниманием, но я не голоден.

– Гадкий! Гадкий! – тут же завопила Долли.

– Как ты можешь?! Мы сами несли их тебе! – поддержала ее Молли, топоча при этом ногами.

– Кузин моих обижаешь, шавка безродная! – рыкнул Роджер.

– Вяжи его! – просюсюкал Саймон.

И все они толпой ринулись на него. Мальчику не разрешалось сопротивляться. Сопротивление тут же приравнивалось к желанию покалечить кого-нибудь из них, о чем немедленно доносилось взрослым, и те уже решали, как построже наказать наглеца, посмевшего занести руку на их драгоценных чад.

Поэтому он лишь ногой откинул книгу и позволил им себя скрутить. Они достали заранее запасенный жгут и привязали его к лестничной балке, и Молли вновь взяла тарелку с печеньями, Рождер вновь пустил в них слюни, и сладость подсунули ему под нос:

– Ешь, а то мы повыбиваем тебе зубы!

Пришлось есть. Делать это было сложно, потому что руки были связаны за спиной.

Дети покатывались от хохота:

– Ой, ест, как свинья!

Он действительно весь запачкался, хотелось вытереть рот – было очень неприятно. К тому же печенья были чересчур сладкими, и его тошнило. Он сказал им было, что больше не может съесть. Но девчонки опять стали визжать и обзывать его гадким.

Пришлось доесть. Но печенье стало поперек горла, и он закашлялся.

– Сейчас я тебе помогу! – с этими словами Роджер со всего маху саданул его кулаком в живот.

Мальчика вырвало струей. Дети громко захохотали.

– Вот теперь точно свинья!

Они обрезали веревки так ловко, что он упал аккурат в свои рвотные массы.

– Свинья! Свинья! Свинья должна жить в свинарнике! Ей нельзя ходить по дому!

Они захлопнули дверь его каморки и подперли стулом.

– Спи там, в своей блевотине! – проорал Роджер из-за двери. – Ты же любишь грязь!

Мальчик вытер рот рукавом, затем стащил с себя одежду, бросил ее на вонючую лужу, отполз подальше, насколько это было возможно, и порадовался, что книга осталась цела…

…У него было лишь одно утешение – сны. Он всегда видел один и тот же сон – юную девушку в ярко-красном платье. Она была настолько красива, что казалась ему феей из сказки. Девушка улыбалась, протягивала ему руку и куда-то звала… Возможно ли, чтобы такая красавица сама хотела держать его за руку? Конечно, отвечала обычно она, ведь он такой славный. Эти сны были отдушиной. Лучиком света. Они согревали теплом и надеждой.

А потом у него забрали ее…

…Еще одной названой тетушкой мальчика являлась теперь Сесил Гренвит, мать Роджера… Ей повезло меньше сестры, ныне графини Брандуэн, – аристократа не досталось. Зато удалось отхватить преуспевающего коммерсанта. К тому же, в отличие от сестры, Сесил не блистала красотой.

В тот день мальчику исполнилось десять, и тетушка Гренвит приехала поздравить его. Когда он вошел, она подошла к нему, приобняла за плечи и улыбнулась, обнажив крупные желтые зубы…

– Мальчик мой! – воскликнула она. Говорила тетушка так, будто торопилась, отчего проглатывала гласные. – Какой же ты хорошенький!

Она чмокнула его в щеку. Мальчик, испуганный таким проявлением чувств, стер прикосновение ее губ. И тут же получил солидную оплеуху от отца.

– Наглец! – заорал Эрмидж. – Твоя тетушка хочет приласкать тебя, а ты отвечаешь ей черной неблагодарностью!

Мальчик поклонился и сказал:

– Простите, тетушка.

– Не извиняйся, малыш! – с придыханием проговорила она. – А ты не бей его, Уилл. Мальчик растерялся! Вы совсем не ласкаете его!