Зеваки останавливались, чтобы полюбоваться этим зрелищем и обменяться впечатлениями. Появление молодых аристократов на улицах города вызывало обычно доброжелательный интерес — несмотря на свое высокомерие, они вели себя достойно и не опускались до тех дурных шуток, которыми славились студенты соседнего с казармой университета.

Даже развлекаясь, они не забывали о дисциплине и дворянском достоинстве, ибо король превыше всего ставил чувство чести и требовал от своих приближенных безупречного поведения. Каждый из офицеров знал, что низкий поступок неизбежно повлечет за собой опалу и немилость. Король считал, что знать должна служить обществу, а не наводить страх, хотя в других странах дело обстояло иначе.

Молодое поколение дворян, в отличие от вельмож пожилого возраста, одобрительно относилось к новым веяниям — юноши в большинстве своем стремились поступить на службу к столь просвещенному монарху.

В настоящий момент офицеры веселились от души, нисколько не смущаясь тем, что все на них глазеют. Они привыкли к этому во время парадов, а потому чувствовали себя вполне непринужденно. Речи их были довольно вольными, что в те времена никого не шокировало — во всех слоях общества пользовались весьма крепкими выражениями.

Внезапно один из молодых людей отделился от группы. Кто-то из товарищей потянул его за рукав, но он лишь отрицательно качнул головой и застыл на месте, разглядывая гиганта с длинными рыжими усами, который возвышался над толпой на целую голову. Этого человека явно не интересовали разодетые аристократы, напротив, он всеми силами старался выбраться из скопления зевак, загородивших ему путь.

Великан свернул в переулок, а молодой офицер крадучись пошел за ним. Шевалье д’Амбремон не хотел попадаться на глаза венгру-оруженосцу — тот не должен знать, что его выследили…

Филипп преследовал Тибора в надежде добраться до Камиллы. Венгр, обернувшись несколько раз, вошел в какой-то дом, и молодой дворянин заколебался. Идти следом, рискуя получить удар по голове? Но торчать на виду у всех на улице тоже глупо, поэтому шевалье решил укрыться в соседней таверне. Если устроиться у окна, то можно наблюдать за подозрительным домом, оставаясь незамеченным.

Не обращая никакого внимания на посетителей, он направился к подходящему столику и даже не взглянул на громадную толстуху с напудренным лицом, которая немедленно устремилась к красивому офицеру, беспрерывно кланяясь и называя его «монсеньор».

Шевалье думал о Тиборе. Впервые он увидел этого странного колосса при самых драматических обстоятельствах — во время бегства Камиллы, когда девушка бросилась с башни в ров и ее вытащили из воды гигант с карликом.

После этого ужасного события молодой офицер потерял покой и сон — ему постоянно мерещилась юная узница, а душу терзали вопросы, на которые он так и не получил ответа.

Сбивало с толку и поведение короля: монарх, узнав о неудаче д’Амбремона, не выказал ни удивления, ни гнева. Виктор-Амедей с трудом сносил поражения, однако на сей раз не счел нужным сделать выговор оплошавшему офицеру и даже поблагодарил за преданность. Молодой дворянин воспринял это как пощечину, ибо знал, что потерпел полный крах.

Его мучило неведомое доселе чувство бессилия — проклятая девка сумела прокрасться ему в сердце. Он хорошо помнил, какое отчаяние охватило его при мысли, что Камилла утонула… И ругал себя за это последними словами. Нельзя допускать, чтобы женщина заняла такое важное место в его жизни, — он создан их повелителем, а не рабом!

Внезапно молодой офицер напрягся. До ушей его донесся мелодичный смех и голос, который он узнал бы их тысячи других. Сначала он подумал, что грезит наяву… Слишком много выпил с друзьями, перегрелся на солнце, вот и чудится всякая чепуха!

Он провел ладонью по глазам, чтобы отогнать наваждение, но колдовской голое продолжал звенеть в его голове… И тогда он увидел ее!

Да, это была она — та, что именовала себя Камиллой де Бассампьер и утверждала, что принадлежит к знатному роду… На ней было платье с непристойным вырезом, а в руках она держала поднос со стаканами и кувшином вина.

Так вот кем она была на самом деле — девицей из таверны!

Он с содроганием смотрел, как непринужденно движется она по шумному залу, с какой ловкостью и быстротой обслуживает посетителей — конечно, это ремесло знакомо ей с пеленок! А как уверенно парирует она сальные шутки, не смущаясь и не краснея, когда кто-либо из пьянчуг обнимает ее за талию… Видимо, привыкла к такому обществу и умела обращаться с мужчинами!

Филипп вспомнил, как она притворялась напуганной козочкой, как всячески подчеркивала свою чистоту и невинность… Да она просто смеялась над ним! Уверяла, что ей неловко оставаться в одной рубахе, а здесь разгуливает с голыми плечами и полуобнаженной грудью.

Шевалье чувствовал, как его охватывает безудержная, безрассудная ярость. Он не мог оторвать глаз от изящной фигурки, которая, словно нарочно, сновала туда-сюда. Его слепила ее потрясающая красота, и одновременно душило желание сорвать с обманщицы маску. Он должен расплатиться с ней за все, что ему пришлось вынести! Он не сможет уважать себя, если не отомстит этой девке за все муки.