– Вот мы и посмотрим. На воре, как говорится, шапка горит.

– А я хотел бы задать еще один вопрос, – сказал Альдо. – Как случилось, что Гуго де Хагенталь не стал членом вашего сообщества? Кто, как не он, должен был бы стать вашим знаменем!

Вопрос оказался неприятен Лотарю, он нахмурился.

– Ему наши занятия не интересны. Он даже слушать меня не захотел. Когда я заговорил с ним о предках, о нашей истории, он оборвал меня, сказав, что прошлое – это то, что прошло, и лучше оставить его в покое. К тому же на свете существуют музеи, в них и должно все храниться.

– Не скрою, что этот Гуго все больше действует мне на нервы, – раздраженно заявил Адальбер. – Он пообещал сделать все возможное, чтобы вызволить Мари-Анжелин из ловушки, куда она попала по его милости, и с тех пор молчок! Похоже, он действует под девизом «Обойдусь без историй!». Папенька может творить любые бесчинства, а сынок и пальцем не пошевелит, потому что поднять руку на отца значит попасть в ад на вечные муки. Он или опасный святоша, или трус! Я знаю, профессор, что вам неприятны мои слова, вы иначе относитесь к молодому человеку, но я в них не раскаиваюсь!

– Я согласен с Адальбером, – подхватил Альдо. – Отказ Гуго быть членом вашего общества мне тем более непонятен, что вы собираетесь в монастыре, что вас благословил настоятель. А вы сами что думаете?

Лотарь встал и принялся мерить комнату шагами.

– Я понимаю вас, но ни в чем не виню его. И могу поклясться спасением души, что Гуго столь же мужественен и отважен, как тот, с кем он так схож лицом.

Дальнейшие возражения были бы откровенной невежливостью. Мужчины пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись. Ночь обещала быть неспокойной.

Наставший день тянулся медленно и тревожно. Обитатели старой усадьбы с замиранием сердца ждали, что принесет им вечер и ночь. Альдо и Адальбер решили было съездить к ручью, где Мари видела Элену Мареску, но помешала погода. Ласковое теплое солнышко, которое радовало всех несколько дней, сменилось порывами ветра и проливным дождем. Какой художник отправится под таким на натуру? Единственным развлечением в тоскливый день стал визит старика де Режия. Он пришел узнать, «пошла ли дочка на поправку», и был на удивление тих и скромен.

«Раны» Мари успели зажить, но она заявила отцу, что никакая сила на свете не заставит ее покинуть уютное убежище, где она так хорошо себя чувствовала. И вот тут Режий взорвался. Он так бушевал, что в гостиную сбежался весь дом, желая узнать, что там происходит, и не задумал ли гость прирезать овечку, потому что голос его был похож на пронзительное блеяние. Однако и Мари в долгу не осталась, показав, что и у нее голос не ниже, а звук она может держать дольше. Прибежавшие заткнули уши.

Прекратил состязание Лотарь. Его бас призвал дуэт к молчанию, после чего он заявил: если де Режий пришлет в его дом жандармов, то он, профессор Водре-Шомар, подаст на него жалобу за жестокое обращение с несовершеннолетней дочерью и насильственное принуждение ее к нежеланному замужеству. Де Режий мгновенно оставил поле боя, проблеяв, что они еще обо всем пожалеют и что последнее слово все равно останется за ним!

– Будем надеяться, что теперь он будет сидеть спокойно, – со вздохом сказала Клотильда, после того как Мари убежала плакать к себе в комнату. А плакала она из-за отсутствия на поле боя того, кого избрала себе в рыцари.

Адальбер удалился к себе сразу же, как только на пороге появился Режий.

– Думаю, как только сегодняшнее дело будет улажено, я тут же уеду в Париж, – сказал он Альдо. – Не хочу оставаться в дурацком положении.

– При чем тут дурацкое положение? Ты нужен здесь больше, чем там. Ты же не можешь бросить План-Крепен на произвол судьбы! А влюбленная Мари способна последовать за тобой и в Париж, так что если хочешь навлечь на себя обвинение в похищении и соблазнении несовершеннолетней, то, пожалуйста, поезжай, никто тебе не мешает.

– Интересно, с какой это стати ты предлагаешь именно мне расплачиваться за разбитые горшки?!

– Я не предлагаю. Вечером у нас собрание, нервы у всех напряжены до крайности, и сегодня нам лучше не строить никаких планов на будущее.

На этот раз на собрании присутствовали все.

Кроме Бруно из Салена – единственного, чье настоящее имя – де Флёрнуа – знали парижские гости – приехали Адриен из Лон-ле-Сонье, Бернар из Доля, Жером из Нозеруа, Ламбер из Морто, Квентин из Шампаньоля, Мишель из Монбара, Клод из Мореза, Жильбер из Орманса, Лионель из Мута, Марсель из Арбуа. Все примерно одного возраста – лет под пятьдесят – волосы с проседью, все в широких черных одеяниях с вышитым на сердце сложенным барашком, символом Золотого руна, они казались очень похожими друг на друга.

Оказавшись среди черных фигур, торжественно стоящих под рыцарскими гербами, изображенными на стенах подземной часовни, в свете факелов и красных свечей, парижские гости почувствовали себя лишними. Им стало не по себе. Им даже почудилось, что они предстали перед суровыми судьями.

Один из них – Жильбер – заговорил, обращаясь к Лотарю:

– Ты собрал нас сегодня на пленарное заседание. Полагаю, что речь идет о принесении клятвы верности нашими братьями-иноземцами.

– И об этом тоже. Хотя мне не кажется, что их нужно именовать иноземцами. Адальбер родился в Пикардии, Альдо, хоть и рожден в Венеции, принадлежит по матери к родовитому французскому дворянству.