Капитан аккуратно собрал документы и сложил в сейф. Можно было бы еще немного над ним поработать, но он решил, что раз уж казенная надобность забрасывает его на "Горбушку", грешно не подъехать туда пораньше и не побродить: в таком месте всегда что-нибудь, да присмотришь. Оружия он брать не стал, поскольку стрелять в "Горбушке" не собирался.

На проходной дежурный козырнул, но задержал руку Поплавского с ракрытым удостоверением.

– Товарищ капитан, оно у Вас недействительно! Уже середина января, а Вы его еще не продлили. В сущности, я не имею права Вас выпускать!

Славе ужасно не хотелось возвращаться и терять время, к тому же - плохая примета.

– Слушай, - обратился он к дежурному, еще один раз меня выпусти, ладно? А я сейчас при тебе позвоню секретарю нашего отдела, чтобы она спустилась, забрала удостоверение и продлила. Договорились?

– Не положено, товарищ капитан.- Вздохнув, прапорщик все же смилостивился: - Ладно уж, звоните.

Тысячу раз извинившись перед Лизой, Вячеслав пообещал, что до вечера обязательно вернется и попросит вынести ему "корочку". Лиза, изобразив жуткое негодование, сообщило, что с капитана причитается. Сообщив, что "за ним не заржавеет", Слава двинулся в сторону метро.

Он любил Филевскую линию, езда под землей утомляла и раздражала. А здесь можно было глазеть в окно и не чувствовать себя одной из сотен тысяч амеб, перевариваемых в огромном чреве гигантского города. Проходив по "Горбушке" минут сорок, капитан устал, обогатился на "левый" диск одной симпатичной антивирусной программки, и без двух минут двенадцать подошел к найденному заранее прилавку F1. В двадцать минут первого его начали охватывать два чувства: беспокойство и злость. Будучи педантом, Поплавский никогда не опаздывал, и, если бы встречался сейчас с кем-то по своим личным делам, махнул бы рукой и ушел. В двенадцать двадцать три он обратил внимание, что стоит у прилавка не в одиночестве. Двое крепких ребят перебирали коробки с кассетами видеофильмов, постепенно приближаясь к нему. В тот момент, когда в голове Поплавского прозвучал сигнал тревоги, "любители кино" плотно зажали его с двух сторон. Один из них украдкой показал тонкий, и достаточно длинный для того, чтобы достать до сердца, нож.

– Пойдем, Дубов, прогуляемся во двор. Только аккуратно, без резких движений!

Прихватив Славу под руки и весело переговариваясь между собой, похитители двинулись в сторону лестницы. Со стороны все трое выглядели, как добрые приятели, прогуливающиеся по торговому залу. Капитану ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Ловкие ребята, подумал он. Под стать уважаемому Семену Марковичу! Выйдя во двор, "ловкие ребята" подвели его к неброскому Фольксвагену-"Пассату" и не очень ласково усадили его в автомобиль. Сев по обе стороны Славы, они его быстренько ощупали с ног до головы.

– Чисто, - сказал тот, который был подлиннее, - пушки нет. Поехали!

– А пошмонать по карманам?
– спросил второй.

– Пошмонаем, когда привезем. Здесь народу много.

Машина сорвалась с места и, выехав на улицу Барклая, поехала в сторону Большой Филевской. Не прошло и нескольких минут, - Поплавскому едва хватило времени поблагодарить судьбу, что он не взял с собой "Макарова", и службиста дежурного, что заставил его отдать на продление служебное удостоверение - как она остановилась у входа в парк. Похитители вывели Славу, и неразлучная троица углубилась внутрь. Достигнув безлюдного места, конвоиры остановились и вывернули все его карманы. После этого продолжили движение вперед, и за поворотом капитан увидел высокого мужчину в длинном черном кожаном пальто. Когда его подвели к нему, незнакомец разлепил бескровные губы и лениво спросил:

– Что же от меня Московскому уголовному розыску нужно?

СРЕДА, 10-15 - 12-40. БАРАНОВ

Славе Поплавскому первым удалось дозвониться, и он с легкой душой ушел на встречу со своим клиентом: судя по всему, там больших проблем не ожидалось. В отличие от него Виктор никак не мог дозвониться - в театре было постоянно занято, а у Вострикова никто не подходил. Механические манипуляции с телефонным аппаратом не требовали участия головы, и поэтому у майора была возможность подумать, во-первых, о Лиде - ей было бы уже пора вернуться из Матросской Тишины, и о догадке Поплавского по поводу "театрального следа". На первый взгляд все выглядело достаточно натянуто: логическая цепочка из двойного повторения слова "опер" к именительному падежу множественного числа "оперы" и отсюда скачок к иному значению этого слова - к родительному падежу единственного числа, мол, "из оперы", не выдерживал никакой критики с точки зрения здравого смысла. Но, с другой стороны, поведение заложника, пытающегося непонятно для похитителей подсказать, где его следует искать, имеет право быть логически небезупречным. Короче, у Баранова появилась вторая причина для беседы с коллегами Аллы Перминовой.

Первым отозвался Борис Востриков. Баранов, представившись Славой Уткиным, сослался на Розу Кантемировну и начал достаточно путано просить о встрече.

– Я в курсе, - энергично оборвал Востриков "Уткина". Устроит в пятнадцать часов у памятника Героям Плевны?

– Как скажете, Борис. Ведь это нужно мне, а не Вам.

– Правильно мыслишь. Считай, одно очко заработал. Во что будешь одет?

– Буду в синих джинсах и в синей же куртке "Аляске".

– Н-да, редкое сочетание, один на тысячу! Ладно, я буду в рыжей дубленой куртке с белым воротником, не перепутаешь. До скорого!

Как часто бывает в таких случаях, майор тут же дозвонился и до театра. Директор оказался на месте. Он с готовностью согласился на встречу, попутно сообщив, что в девять тридцать началась репетиция, в которой занято большинство ведущих актеров, так что Баранов разом сможет побеседовать со всеми интересующими его людьми. Взглянув на часы, Виктор ответил, что сможет приехать сразу после одиннадцати. Перед выходом он позвонил на мобильный телефон Лиде, выслушал ее комментарии по поводу встречи с Наумовым, попросил соблюдать осторожность, и обещал часам к семи приехать в Управление.