– А палка у него есть? – спросил Шаляпин. – Трость?

Блоха кивнул.

Шаляпин снова взглянул на меня со значением. «Он!»

Я поблагодарил Блоху, еще раз пообещал ему помощь в освобождении, которую он, похоже, пропустил мимо ушей, и, позвав караульного, отпустил в камеру.

На обратном пути, когда мы шли длинным коридором, Шаляпин вдруг попросил у сопровождавшего нас к выходу капрала дозволения посмотреть в окошко камеры.

– Не положено! – ответил служивый.

– Ну пожалуйста. Отвори на минутку.

– Так зачем вам?

– А вдруг и я кого убью? Так хочется примериться – где сидеть придется, – хохотнул нервно Шаляпин.

Капрал посмотрел на него как на сумасшедшего. Но, видимо, вспомнив, что мы гости его непосредственного начальника, он все же остановился.

– Только вы поаккуратней, – предупредил он. – Контингент у нас сами знаете, какой. Хорошо, если пошлют, а то и кинуть чем-то могут, если увидят, что это посторонний. Со мной-то такие шутки плохи, а вот вы – другое дело. Я крышку откину, вы гляньте, но недолго.

Он отодвинул засов с квадратной дверцы, через которую сидельцам передавали еду, и открыл ее. Из отверстия шибанула струя горячего перепрелого воздуха. Шаляпин приблизил к ней лицо. Несколько секунд он пристально вглядывался внутрь, а потом посторонился, уступив место. Мне было действительно любопытно, как выглядят камеры знаменитой Бутырки, и потому я тут же воспользовался возможностью.

Это была небольшая комната с оштукатуренными стенами, которые, впрочем, выглядели далеко не новыми из-за желтых высохших потеков и надписей, выцарапанных на штукатурке. Высокое маленькое оконце в толще стены, распахнутое наружу, было забрано изнутри толстой решеткой. По обе стены стояли трехэтажные нары, на которых сушилось белье – грязные подштанники, портянки и рубахи. И всюду сидели и лежали полуголые от духоты люди с бритыми головами. Кто-то курил «козьи ножки», отравляя, несмотря на отворенное окошко, и так спертую атмосферу. Несколько человек смотрели на дверь – заслышав звук щеколды, они пытались разглядеть, кто там. Один из них что-то прятал за спиной – вероятно, самодельные карты.

– Ну, ты! – заорал вдруг небольшого роста преступник. – Папиросы давай! Тут тебе не зоопарк!

Я отошел от окошка, и капрал снова закрыл его на засов.

– Ну все, что ли? – спросил он. – Пойдемте?

Когда мы вышли за ворота Бутырского замка, Шаляпин вздохнул полной грудью и приосанился.

– Как хорошо на воле! Вот теперь я понимаю, отчего они с каторги бегут.

– Не все, – возразил я. Образ покорного своей судьбе Блохи все еще стоял перед моими глазами. – Некоторым тюрьма – как дом родной.

– Ну и дураки! – припечатал Шаляпин, а потом весело обернулся ко мне: – А что, Владимир Алексеевич! Теперь-то мы найдем этого убийцу? Вот только как бы вычислить этого доктора-латыша?

– Это не так сложно, – ответил я. – Можно, конечно, обратиться к городовому Рудникову. Но связываться с ним не хочется. Да есть и другой путь. Как вы? Пойдете завтра со мной знакомиться с – врачом?

– Конечно! Только с утра не смогу. Давайте в два?

Мы пожали друг другу руки и расстались.

По дороге домой я зашел в книжный магазин и купил справочник частно практикующих врачей Москвы – в прошлом году его выпустила Московская медицинская палата по требованию генерал-губернатора, чтобы приезжие знали, куда обращаться за врачебной помощью. Из всех врачей, записанных живущими возле Хитровки, мне подошел только один – с латышской фамилией.

Доктор Берзиньш Яков Карлович.

– Эким вы щеголем! – сказал я, когда мы в два часа следующего дня встретились на прежнем месте с Шаляпиным.

Он и вправду выглядел щегольски – в английском новеньком коверкотовом пальто, серых брюках с тщательно отутюженной складкой. Наряд довершали оксфордский галстук и шляпа «хомбург», сдвинутая на затылок.

– Так ведь нам сегодня в «Каторгу» не идти, – сказал Шаляпин весело. – Отчего и не принарядиться? Значит, вы узнали, кто таков – наш доктор?

– Узнал, – ответил я. – Ну-с, нанесем ему визит?

– С удовольствием! Готов!

Идти оказалось недалеко – Яков Карлович Берзиньш жил в квартале от места нашей встречи – в Большом Трехсвятительском переулке в старом здании на первом этаже.

– У вас есть револьвер? – спросил Шаляпин, когда я собирался уже позвонить в звонок с фамилией доктора.

– Нет. А у вас?

– Откуда!

Я убрал палец от звонка и повернулся к Шаляпину:

– Знаете, Федор Иванович, вы посмотрите сначала на себя, а потом на меня. Как вы думаете – нужны нам револьверы?

Шаляпин широко улыбнулся:

– А пожалуй, что и нет!

Я нажал кнопку звонка.

Дверь открыла горничная лет сорока, аккуратно одетая и в белом полотняном фартуке. Узнав, что мы пришли переговорить с доктором, она провела нас в небольшую гостиную с мебелью старого коричневого дерева и, усадив на венские стулья с полосатыми круглыми подушками, ушла докладывать.