– Что-то не то, – пробормотал Шаляпин. – Чувствуете?

– Да уж, – откликнулся я.

Мы прошли мимо кучки сидящих и лежащих прямо на земле поденных рабочих, как вдруг я увидал знакомого.

– Эй! Солома! Ну-ка, поди сюда!

Молодой лопоухий «свистун», то есть попрошайка, воровато огляделся и сделал вид, что зовут не его. Тогда я решительно подошел к нему, схватил за рукав чрезвычайно грязного матросского бушлата и оттащил к опустевшим уже прилавкам.

– Ты чего не откликаешься?

Гринька Солома был моим информатором – одним из многих. Я ему приплачивал за наводки на новых людей с новыми историями. Но теперь он сначала постарался вырваться из моих рук, а когда понял, что это бесполезно, быстро поднял воротник бушлата и оглянулся – не смотрит ли кто.

– Пусти, дядя, – зашептал он. – Пусти, а то меня пришьют.

– Да кто тебя пришьет? – спросил я удивленно.

Шаляпин подошел к нам и встал так, чтобы загородить Солому и меня от наблюдателей.

– А кто хочешь пришьет теперь. Тебя теперь тут не любят. Тебя на нож посадят. И меня тож.

– Да за что?

– А ты полиции Блоху выдал.

– Что-о-о-о?

– А что слышал.

Я опешил:

– Кто же такое сказал?

– Сам Рудников.

– Ру-у-удников?

Сволочь Рудников отомстил мне за то, что я заставил его оформить убийство мальчика и тем самым влез в дело его собственной компетенции. И отомстил мне очень коварно. Я несколько лет завязывал отношения с самыми опасными и дикими бандитами Москвы. При всей своей дикости они все же имели некий кодекс чести. И доносительство считалось в нем одним из самых страшных грехов. Наверное, даже самым страшным.

Я отпустил Солому, который быстро юркнул в хитровский туман. Теперь мне предстояло надеяться только на себя. И на Шаляпина – если, конечно, на него можно было надеяться.

Когда мы проходили мимо «Каторги», дверь кабака отворилась и в ней показался пьяный мужичина с бритым лбом. Он, прищурившись, всмотрелся в нас, а потом, видимо, узнав, харкнул, демонстративно сплюнул и захлопнул дверь.

Ну что же. Обстоятельства наши теперь настолько ухудшились, что спуск в ад им уже нисколько не повредит.

Трехэтажный дом на окраине рынка, стоявший в ряду других таких же, снаружи казался бы неживой развалиной, если бы не дым из полуразвалившихся печных труб на крыше.

– Что это? – спросил Шаляпин остановившись.

– «Утюг», – ответил я. – Ночлежка. А вон те дома сзади него – это уже «Сухой овраг». А все вместе называется «Свиной дом», потому как владелец – коллекционер Свиньин.

– Нам в него? В «Утюг»?

– Вернее будет сказать – под него, – отозвался я.

– Под?

– Не помню, рассказывал ли я вам, Федор Иванович, что здесь, – я топнул ботинком по земле, – под этой площадью прорыты ходы и убежища для беглых каторжников и разных преступников, в которых они укрываются от полиции?

– Да, было…

– Я уверен, что наш убийца скрывается именно там – под землей. Иначе я бы давно знал о его существовании. Так что нам предстоит спуститься в подземелье, где даже я бывал всего один раз – да и то с местным провожатым.

– Опасно? – спросил Шаляпин.

Я пожал плечами:

– Вы могли бы сейчас отказаться и вернуться. Надеюсь, обратно вы пройдете без помех. Это у меня тут проблемы, а вы…

– Поздно, – сказал Шаляпин, кивнув головой в ту сторону, откуда мы пришли.

Я быстро оглянулся. Позади нас собралась группа молчаливых оборванцев, от которой исходила явно ощущаемая угроза. Мы еще могли бы попытаться вдвоем прорваться и уйти, но пришлось бы пробираться к воротам через весь рынок, да еще и в густом тумане. А при нынешних обстоятельствах это могло означать и внезапный удар ножом, и даже пулю, прилетевшую непонятно откуда. Так что путь для отступления нам был отрезан. Впрочем, я решил хоть как-то исправить ситуацию – следовало объясниться с хитрованцами. Поэтому я шагнул вперед, успев заметить, как один из наших преследователей отвел за спину руку с зажатой в ней «финкой».

– Слушайте меня! – как можно громче и тверже крикнул я. – Наврал вам Рудников. Я Блоху никому не сдавал. Это Рудников его арестовал по своему почину. А я собираюсь найти убийцу мальчика. И того, кто ворует голоса. Убьете меня – Блоха сгинет на каторге, а злодей останется.

Люди все так же стояли молча. Оглянувшись, я увидел в нижнем окне между досками, которыми оно было заколочено, чьи-то глаза, внимательно наблюдавшие за всей сценой.

– А вас я не боюсь! – крикнул я, снова повернувшись к толпе. – Кто смелый – подходи, померяемся силой!