— Не придет, — уверенно сказал Кирилл.

Александр Ярославич вопросительно поглядел на него: митрополит что-то недоговаривал.

— Не придет, — повторил Кирилл. — Тебе, князь, видно, не донесли еще… Не до этого им теперь, потому как Беркай придушил сына Батыя Сартака заодно с его вельможами. Смута в их стане великая.

Весть, которую сейчас сообщил митрополит, не обрадовала Александра Ярославича, хотя и понимал, что всякая распря в стане врага на пользу Руси. Слабовольный, рыхлый телом Сартак при жизни отца имел огромное влияние в Орде, с ним всегда можно было договориться. К тому же он принял христианство, к православным русским не питал такой злобы, как его фанатичный дядя Берке, магометанин по вероисповеданию.

Александр Ярославич вспомнил полутемную юрту, сидящего истуканом Берке, разряженного, как кукла; неподвижное желтое большое лицо, косички запрятаны за оба уха, в одном ухе, оттягивающее мочку, золотое кольцо с драгоценным камнем. Шелковый кафтан, золотой пояс на коже и красные башмаки — все это, казалось, было напялено на каменное изваяние, даже дыхания не было заметно в этом человеке. И только временами из-под сомкнутых век кинжальным огнем сверкал злобный взгляд.

— Беркай забирает власть всего поволжского улуса и тем злобит их каракорумского императора Менгу, — продолжал между тем Кирилл. — А счетники на Русь посланы от Менгу. Не станет Беркай вступаться за его людей, назло не станет. И тут самое время подлить масла в огонь: сборщики-де не столько ханскую казну обогащают, сколько себя, да и то, что для хана соберут, — отправляют в Каракорум, Беркаю ничего не достается; своей волей творят неправый суд, гневят беспричинно народ, ничтожат ханскую власть.

— Насколько понимаю, владыка советует ехать в Орду к Берке? — сказал Невский.

— Ехать, князь, не минешь. Но пока лучше выждать, как там закончится у них смута. Оттого и мыслю: коли уж так вышло, пощипать татар не грешно. Мужество поддержать в людях! Пусть поймут твердо: не вечно над землей русской быть игу, не перевелись еще молодцы на Руси.

Беседовали два умудренных мужа, расходились во мнении в частностях, но путь видели один — исподволь готовить народ к освобождению земли от иноземцев. Еще в дороге, узнав о замятне ярославцев, митрополит воскликнул, удивляясь: «Отчего так легко, дерзко поднялись люди на татар? Да потому, что живет воля в народе, как ни пригнетают ее».

Константин жадно слушал их беседу, был благодарен Кириллу за то, что тот укрепляет его в принятом решении.

— А ну ответствуй, каких таких лешаков-язычников хоронишь ты в лесу?

Константин не ждал такого вопроса от митрополита, растерялся.

— Владыка, откуда тебе известно о сем?

— Узнал. Игумен Афонасий поведал. И не коси глазом. Вот он, — указал на Александра Ярославича, — не считает нужным ничего таить от меня, а ты скрыть хочешь? Нужно ли так?

— Как можно скрыть? — Стыдливый румянец выступил на щеках молодого князя. «А Афонасий-то каков? Ничто в себе не удержит». — Никогда не заходил разговор об этом, владыка.

— Так пошто укрываешь отщепенцев веры христовой? Волхование поощряешь?

— Владыка! — Константин выпрямился, заговорил с достоинством: — Владыка, они — русские люди. Охотники, рудокопы, лучники. Готовят воинский припас для нужного дела. Дань платят исправно…

Митрополит усмехнулся в лукавом прищуре. Он знал, что в этом залесском краю язычество — совсем не редкость, и относился к тому терпимо. Услышав от игумена Афонасия о тайном лесном поселении, подивился сметливости молодого князя, еще больше проникся к нему отеческим доверием. Спрашивал сейчас не с упреком, хотел больше узнать о «лешаках», заинтересовавших его.

— Что своим богам молятся, поклоняются деревянному идолу, то мне говорили, — с обидчивостью продолжал Константин.

Слишком неравное положение занимали они: глава церкви и удельный князь. Константин и помыслить не мог, что любуется им Кирилл, нарочно поддразнивает.

— Владыка, сам я там не был, вся связь у меня с ними через доверенного человека. Ты можешь спросить: в моем отряде есть юный воин, он оттуда, из леса. И доверенного человека взял с собой — на обратном пути хотел заехать в урочище. Позвать ли?

Александр Ярославич с любопытством следил за их разговором. Сам создавал такие тайные поселения, куда не было догляду татарским лазутчикам, ставил туда воеводами постаревших, преданных дружинников, и они учили молодежь воинскому искусству, а внешне эти поселения выглядели обычными деревнями, населенными землепашцами. Значит, Константин преуспел и в этом, крепкая хватка угадывается в нем, а ведь молоденек…

— Вели, пусть придут, — сказал митрополит Константину. — Не велика птица — синица, но крайне любопытно взглянуть. Матерый волхв будто всему у них — приговор. Да где его достать? Зови, кто есть?

Готовые в дорогу, недоумевающие, зачем понадобились владыке, пришли кузнец Дементий, с суровым, темным от въевшейся угольной пыли лицом, и гибкий, порывистый Василько. Разом отвесили низкие поклоны, дотянувшись рукой до пола; застыли, робея устремленного на них внимательного взгляда митрополита.

Какое-то время длилось молчание. Кирилл с нескрываемым удовлетворением разглядывал юношу: крепок станом, открыт лицом, диковатые глаза смелы, полны любопытства.

— Скажи-ка, как звать тебя, добрый молодец? Ты язычник?