Шрифт:
И, пожав Игорю руку, он быстро, не оглядываясь, ушел.
Игорь постоял и тоже пошел по пустынной улице. Он шел, стараясь ступать как можно тише, держась поближе к заборам. Село казалось начисто вымершим. Ни собачьего лая, ни шороха шагов, ни человеческого голоса.
Игорю стало жутко от этой давящей безысходной тишины. Вот и попал он в гиблый водоворот, о котором говорила ему Елена Ивановна: крутится теперь ее сын, как щепка, в его черной холодной пене. Куда вынесет?! Да и вынесет ли!
«Ноги едва идут! Господи, да где же эта проклятая станция!» Подбадривая себя, Игорь стал чуть слышно повторять себе под нос: «По небу полуночи ангел летел. И тихую песню он пел… По небу полуночи ангел летел…»
И вдруг издали до его ушей действительно долетела песня. Только пел ее не ангел, а хорошо слаженный хор мужских голосов. Песня была старинная, казачья, невыразимо печальная. Уехал молодой казак далеко на чужбину, уехал и не вернется в родной отчий дом, к родному вишневому садочку.
«Шкуровцы поют», — решил Игорь.
Он остановился, послушал. На высоких нотах рыдающей тоски вели песню тенора, вторя им, печально и глухо гудели басы.
«Словно сами себя отпевают!» — подумал Игорь и двинулся дальше, в ночь.
11. «И ДЛЯ ПОРТУГАЛИИ НАЙДЕТСЯ КУСОЧЕК»
О счастье! На первом пути станции Каял стоит поезд, готовый к отправлению на юг. Паровоз сердито, нетерпеливо пыхтит. Скорей, скорей!
Игорь подбежал к вагону, схватился за поручни, но стоявший на вагонной площадке верзила в белом халате, из-под которого виднелись высокие сапоги, остановил его:
— Нельзя! Это санитарный поезд!
— Пустите, пожалуйста! Мне очень нужно ехать!
— Только с разрешения главного врача.
— А где он?
— В четвертом вагоне.
Игорь быстро пошел вдоль молчаливого темного состава, разыскивая четвертый вагон.
«Скажу этому доктору, — думал он на ходу, — что я сын военного врача. Может быть, он даже знал папу».
И вдруг поезд тронулся. Один за другим, убыстряя ход, лязгая железом, проплывали перед Игорем темные вагоны с неподвижными человеческими фигурами в белых халатах на каждой площадке. Но вот движется вагон с открытой дверью. И на площадке — никого! Игорь успел прочитать на вагонной стенке крупную надпись мелом: «Для тяжелораненых». Он догнал вагон, забросил свой саквояж на площадку, схватился за поручни, прыгнул. Только бы не мимо ступеньки! Его рвануло, бросило в сторону, ударило о стенку вагона, но пальцы, вцепившиеся в поручни намертво, не разжались, и ноги тоже не подвели — оказались на ступеньке. Обе!
Игорь перевел дух. Закрыл дверь вагона, чтобы не так задувал ледяной ветер. И сразу почувствовал стопудовую страшную усталость. Его поташнивало от голода, но спать хотелось больше, чем есть. Мучительно потянуло лечь тут же, на холодное грохочущее железо вагонной площадки.
«Если усну здесь — замерзну!» — мелькнула мысль.
Он нажал ручку внутренней двери, вошел в слабо освещенный тамбур вагона. Здесь было теплее. Во всяком случае, не так дуло. Но зато несло отвратительной аммиачной вонью из уборной. Это усилило ощущение тошноты.
Сдерживая тошнотную судорогу, Игорь открыл следующую дверь и увидел, что попал в самый обыкновенный вагон третьего класса. Двери многих купе были открыты — для воздуха. Он пошел по коридору, заглядывая в эти открытые купе, заставленные чемоданами, корзинами и узлами. На полках с матрацами спали люди, укрытые одеялами, пледами, дорогими шубами. Мужчины, женщины, дети. Кто-то мирно храпел, выводя носом сложные рулады. Теплый спертый воздух был насыщен запахами дорожной еды, разлитого одеколона, табачного дыма? Что-то не похожи были спящие на тяжелораненых!
В шестом от края купе одна нижняя полка оказалась свободной. На другой, разметавшись, лежала укрытая тигровым одеялом хорошенькая белокурая девочка лет шести, с личиком фарфоровой куклы. В ногах у девочки сидела молодая женщина. Она курила, глядя прямо перед собой. Темные, неподвижные глаза, красивые белокурые, как у девочки, высоко зачесанные волосы, на плечах белый пушистый оренбургский платок, в ушах — бирюзовые сережки.
Игорь вошел в купе.
— Эта полка свободна?
Женщина посмотрела на него с испугом, неопределенно пожала плечами под теплым платком, не ответила.
Игорь положил на полку саквояж, сел. Боже мой, как хочется спать! Неприличная собачья зевота громко разодрала его рот.
— Извините, — сказал Игорь. — Я страшно устал.
Девочка на полке захныкала.
Женщина склонилась над ней, сказала шепотом:
— Спи, Лидуся! Надо спать!
— Надо спать! — повторил за ней Игорь бессмысленно и закрыл глаза.
Он услышал, что женщина встала и вышла. Тем лучше. Скорее лечь. Не открывая глаз, он растянулся на лавке. Господи, как хорошо! Игорь вздохнул и сразу перестал сознавать, где он и что с ним. Сон сразил его мгновенно, как пуля в висок.