…Была уже ночь, когда сонная, зевающая и крестящая после каждого зевка рот Федотовна и Постой, спущенный с цепи, проводили поручика до калитки.

…Станица спит. Окна в хатах, призрачно-мутно белеющих в темноте, снаружи закрыты ставнями на железных засовах, сквозь щели нигде не пробивается хотя бы лучик света, все вокруг черным-черно. Кто тут станет зря жечь дорогой керосин!

Поручик торопливо шагал по деревянному настилу станичного тротуара, держа руку в кармане шинели — в том, где надежно и грузно покоился наган. Весенний ветер, метавшийся по станице, шумел по-недоброму.

Осторожно, двумя пальцами, постучал в ставню дядюшкиного дома. Отворила дверь тетушка Олимпиада, сонная и недовольная.

— Господи, мы тут с дядей совсем извелись, ожидая тебя! Неужели нельзя было раньше прийти!

— Нельзя! — Улыбаясь, взял ее полную руку с коротко остриженными ногтями, пахнущую хорошим мылом, поцеловал.

Тетушка Олимпиада смягчилась.

— Ужинать будешь, Сережа?

— Сыт по горло. И спать хочу, как десять тысяч братьев.

Рано утром явилась Федотовна, вызвала поручика на двор.

— Сергей Петрович, за барышней приехали, она велела, чтобы вы скорей пришли проститься! — сказала и резво, как девчонка, вприпрыжку убежала.

Ната, в овчинной шубе, на голове белый вязаный оренбургский платок, уже сидела в бричке. Угрюмый возница-черкес, всем своим видом выказывая нетерпение, оглаживал лоснящиеся бока хорошо упитанных коней.

— Прощай, Сережа! — Ната протянула ему руку. Он бережно и нежно поцеловал ее в губы. Она сказала шепотом: — Приезжай в Екатеринодар… адрес у Федотовны. Нельзя нам расставаться, я тебя люблю теперь еще больше!

— Я тоже! Я приеду, обязательно приеду. Пешком приду.

Черкес залез на козлы, разобрал вожжи.

— Скорей прощевайся, барышня, пожалуйста.

Кони с места тронули рысью, бричка покатилась по широкой непыльной станичной улице. Была Ната — и нет Наты!

На следующий день тетушка Олимпиада принесла с базара оглушительную новость: генерал Корнилов на Кубани, идет на Софиевскую и дальше — на Екатеринодар! Он разметал по пути с Дона красные заградительные отряды и движется неудержимо. С ним весь цвет генералитета. Армия его состоит сплошь из офицеров, юнкеров, кадетов старших классов — потому в станице и говорят: «Кадеты идут!» И еще тетушка Олимпиада рассказала, что встретила мать Фрола Забейко и она сказала ей, что Фрол хочет встретиться со своим другом детства. Зачем? Хочет уговорить его, поручика Караева, принять командование над софиевским красногвардейским отрядом, который обломает зубы мятежному генералу Корнилову. Фрол Забейко надеется, что фронтовик Караев, хоть он и офицер, пойдет с народом, а не против народа.

— Так что жди, Сереженька, дорогого гостя, он может явиться с минуты на минуту.

Поручик сказал:

— Против Корнилова не пойду. Нелепица какая-то: младший офицер дерется с главнокомандующим… хотя и с бывшим, но все же с главнокомандующим русской армией!

Вмешался дядюшка-нотариус:

— Сереже не надо встречаться с Фролом, разговор с ним ни к чему хорошему не приведет. Если он явится, ты, Липа, скажи, что Сережи нет, уехал… скажи, уехал вместе с Натой Ярошенковой. В станице знают, что Сережа и она… в общем, так скажи! Ты матери Фрола говорила что-нибудь про Сережу?

— Ничего не говорила. Она мне все это выложила и ушла — очень торопилась.

— Вот и прекрасно. Сережа, тебе придется в чуланчике отсидеться, если Фролка в дом зайдет.

— Не стану я в чуланчиках от Фролки прятаться.

— Я с ним в палисаднике поговорю, в дом не пущу, — примирительно сказала тетушка Олимпиада. — Пойду в палисадник и буду его там караулить на лавочке.

Все так и получилось, как было задумано. Как только Фрол Забейко, в бурке, с шашкой, появился в палисаднике, тетушка Олимпиада поспешила к нему навстречу. В дом вернулась довольная.

— Не знаю, поверил или нет, но сказал: «Ну ладно, коли так…»

…Через два дня, разгромив софиевский красногвардейский отряд, трехтысячная корниловская армия вошла в станицу. Фрол Забейко в этом бою был убит.

Когда звуки боя стихли, поручик подошел к окну: по улице, весело переговариваясь, шли победители — все в погонах, на рукавах шинелей углом нашиты трехцветные — сине-красно-белые — шевроны. Проскакали казаки-кубанцы. У этих на шапках-кубанках белые ленты. Шагом проехала пароконная бричка, в ней сидели и важно щурились на солнце какие-то штатские господа — бородатые, сановные, в золотых очках, в шубах и драповых пальто.

Поручик долго стоял у окна, смотрел. Вошли тетушка Олимпиада и дядюшка-нотариус.

— Тетя, дядюшка, я иду с Корниловым! — сказал поручик. — Спасибо вам за все, что вы для меня сделали.

Тетушка Олимпиада замахала руками:

— Что ты, Сереженька! Убьют же тебя! Никуда мы тебя не пустим!

Дядюшка нахмурился:

— Ты хорошо все обдумал, Сережа?

— Да, дядя Коля, хорошо!

— Понимаешь… я, может быть, по-обывательски рассуждаю, но, по-моему, у твоего Корнилова ничего не получится. Когда генералы воюют против своих солдат — всегда побеждают солдаты, потому что их больше. Арифметика! И потом… я лично думаю, что революция у нас только сейчас началась, в феврале было так… что-то вроде государственного переворота. Ты смотри, какие толщи поднялись с самого народного дна…