Шрифт:
Не поняла старуха тонкой души полевика, его возвышенных устремлений, и было ему обидно не так за поведение сторожихи, как за малую цену штрафа.
— Начальник! Молчок!
— Не буду, не буду… — согласился Аникей.
— А у нас в Пярну, бывало, как соберутся, так и поют на стадионе, тысяча народу — и все как один хор. Стоят все и поют. Хорошие песни! Я их уже и забыла…
— Помню, — сказал Марков. — Видел по телевидению. Много эстонцев — и все поют. Седой старик дирижирует.
— Зачем это они все поют? — не унимался дед.
— Ну, настроение хорошее, — вставил Николай.
— Вот, Афанасьич, посмотри на Магду Германовну. Видишь, какие у нее руки? А у их мужиков кулаки еще больше. Так если б они в свободное время не пели, они бы хулиганили. Что б тогда было? То-то! Пусть уж лучше поют, да? — сказал Аникей.
Магда улыбнулась. Согласно кивнула.
— А Петро под твою дудку не пел! — бушевал дед. — Хорош был кореш!
— Ох, — вздохнула Магда и наклонилась к Аникею. — Он третий у меня. Совсем забывать стал, со мной не жил. В тундру уезжал… Тут в Ольховке его бабы хвалили.
— Можно, Магда? — спросил Николай.
— Давай, чего там!
— Она сцены ему устраивала. А под конец взяла всю одежду его, вынесла на берег, облила соляркой и сожгла. Вот он на другой день и подался в чем был. Взял у меня куртку.
— Хороший костер был! — засмеялась Магда.
«Гм… не приведи господи», — подумал Аникей.
На минуту все замолчали. Слышен был дождь.
— Опять потеплело, дождь, — сказал Николай.
— Теперь они зарядят, — подтвердила Меланья. Она встала, пошла за гитарой. Вернулась к столу. — Этот дождь надолго.
— А как вы узнаете? — спросил Аникей. — По каким приметам?
— А у нас все приметы к дождю, — засмеялась Меланья.
Погас свет, электростанция перестала работать — двенадцать ночи. Зажгли керосиновую лампу. Аникей сходил в кладовку, достал из рюкзака несколько свечей, расставил их по углам.
— Сколько времени прошло, — обнял дед Магду. — Вот и свиделись наконец — с Ольховкой, с рекой, с тобой вот…
— Ну и как река? Как Ольховка?
— Как? Человек и тот худшает за время. Так и река… или возьми опять лошадь…
— Значат, я худшаю, — смеялась Магда.
— Э-э, нет… — пошел дед на попятную. — У тебя с возрастом только характер портится.
— Да?
— Да. Вреднеет, я бы сказал. Эй! Давай веселую, Меланья!
Меланья перебирала струны, настраивала.
— Там далеко, на севере холодном, я был влюблен, не зная почему, — затянул дед.
— Чуть потише, Афанасьич, соседи сбегутся.
— Соседи уже спят!
Меланья ударила по струнам, тихо запела:
Не печалься, мой маленький мальчик, Если болен, врача позову. Мама, мама, мне врач не поможет! Я влюбился в девчонку одну!— Эх, — вспомнил про палец Коля Кузьмичев, — если б не рука, я бы сыграл! Я бы показал класс! — И, тряхнув хмельной головушкой, закричал истошным высоким голосом припев:
Мама, мама, мне врач не поможет, Я влюбился в девчонку одну-у!Марков не сводил глаз с Меланьи, любовался ею, тепло ему было. А она пела:
У нее, мама, черные брови, Голубые большие глаза. Юбку носит она по фасону И вертлявая, как егоза.«Репертуарчик, скажем прямо, довоенный, — удивлялся про себя Аникей. — Откуда он здесь сохранился? Стоп… Глаза! Глаза…» Аникей понял, что его смущало в лице Меланьи. Он подсел к девушке поближе, чтобы еще раз посмотреть ей в глаза, когда она поднимет голову.
Она подняла голову и улыбнулась. Ее большие, с чукотским разрезом глаза были серого цвета!
Меланья была чуванкой. Когда-то, давным-давно, эти края были последним пристанищем русских казаков. Закончив свои походы встречь солнцу, они остались тут навсегда, смешались с местным населением — чукчами и ламутами, положив начало новому роду, и потомки сохранили старые имена, иногда старые обряды, старые сказания помнили, только не знали, откуда это знание. И рождались красивые дети, И неожиданно в черноглазой семье появлялся иногда ребенок с серыми глазами — как сигнал из прошлого, и всегда это почему-то были девочки.
Там, за покрытыми снегом перевалами, у синеющей на горизонте гряды, перекрещивались тундровые и таежные торговые пути. Там было ярмарочное древнее место. Это место до сих пор почитается стариками. Называется оно Голубые Озера. И если рождалась в семье необычно красивая девочка, ее называли потом Девушка с Голубых Озер.
«Так вот откуда Меланья», — понял Аникей.
— А песня про Голубые Озера есть? — спросил он ее, когда она кончила играть.
Меланья вздрогнула.
— Есть, — сказала она серьезно. — Только это чукотская песня. Ее сейчас петь нельзя. Ее поют на праздниках, когда собираются старики. — И положила гитару.