— Бр… рр… рр… холодно!

— Это потому, что нет термометра, — успокаивал его Винтер. — У нас холодно, потому что в доме нет термометра.

Варфоломей принимался за бритье. Тут, кстати, можно было вообще не бриться, так даже было лучше, но от привычек ему трудно было отказаться, и он старательно брился, хотя при бороде это ни к чему. Бороду он холил. Тело посредством зарядки тоже, а себя в зеркале уважал и любил.

Побрившись и умывшись, Варя вытирался одеколоном, затем полотенцем, полотенце становилось грязным, он этого не замечал, и если не смотрелся в зеркало до завтрака, то весь завтрак ребята потешались над его грязной физиономией.

После завтрака Варя надевал галстук, смотрелся в зеркало, снова умывался, вытирался грязным полотенцем, расчесывал сандаловой расческой бороду и ждал указаний относительно мелких домашних хозяйственных дел.

Сегодня ребята не умывались.

— Зря ты умываешься, — сказал Винтер.

Варфоломей не понял.

— Целый день будем работать на морозе. А ты снял с лица пленку — жировые выделения и остатки пота. Очень быстро обморозишься. Кочевые оленные чукчи и охотники эскимосы перед дежурством в стаде или выходом в море никогда не умываются. Не надо очищать кожу. Лучше потом попаришься в бане, ничего с тобой не случится.

— Верь ему, — сказал Христофор Варе. — Это рекомендации науки, а не байки. Тут все надо изучать, а ты невнимателен. Видел я один фильм, где пастух в белой рубашке и галстуке швыряет на оленя чаат. Как бы в твоем сценарии такого не получилось.

— Учту, спасибо, — вежливо сказал Варя.

— Пожалуйста. Не стоит.

— К столу!

За окном уже тарахтел вездеход. В комнату ввалились Машкин и Чернов.

— Нюрка просилась! — с порога закричал Машкин. — Хочу, говорит, с Варей сфотографироваться!

— Успеет, — махнул рукой Винтер.

…Варфоломей лежал в вездеходе на оленьих шкурах в вспоминал свои дни на Острове. «Странные люди, — думал он. — Интересные, но какие-то странные. Без их работы их не понять и фильм о них не сделать. Я бы во всяком случае денег под заявку на сценарий об этом не дал. Надо стараться».

До северных отрогов идти далеко, Кучин знает об этом и потихоньку, чтобы не терять даром время, подремливает себе в углу, лежа на шкурах рядом с Варфоломеем.

За рычагами вездехода Машкин, рядом на сиденье справа — Чернов, между ними в проеме, ведущем в грузовой отсек машины, примостился Винтер. Он согнулся в три погибели, закрыл от Кучина и Вари обзор, показывает Машкину направление.

Вездеход свернул с береговой полосы и направился в тундру. Надо пересечь Остров почти посередине. Тундра лежит на невысоком плато, перерезанном ручьями, небольшими речками и долинами. Места эти Кучину известны хорошо — вот он и дремлет, не глядит по сторонам. Жалеет только, что Нанук не пошел с ним. Хороший старик, бесхитростный, на него всегда положиться можно. Два года назад напились они браги — Христофор и Нанук, обуяла их отвага и желание приносить пользу, ринулись они по берлогам, хорошо, что Пальму прихватили, отогнала она рано вылезшую медведицу с медвежатами, а то бы…

Даже сейчас краснеет Кучин, вспоминая свое молодечество, ничем, по сути, не отличавшееся от пижонства. «Арктиксмен, черт возьми! — думал он. — Стыд! Как сопляк-чечако… Хоть бы тут никто не вспоминал…»

В Нануке он был уверен — от него словечка не добьешься.

Винтер посторонился, открыл обзор, поманил Шнайдера. Варфоломей встал, пересел к нему. Винтер показал на дорогу. Впереди вездехода метрах в пятидесяти по следу мчались два песца, не сворачивая.

— Эх, телевика нет! — вздохнул Варя. — Далековато… Надо же! Прямо так и бегают!

— Пусть бегают… Дальше капканов не убегут!

Варфоломей снова пристроился на шкурах.

— Что там? — спросил Кучин.

— Песцы…

— А-а-а… — протянул Кучин и закрыл глаза.

«Профессионалы, — подумал Варфоломей, — их не проймешь. А вот если б сейчас бегемот появился из-за сугроба? То-то бы забегали!»

Он поймал себя на том, что сейчас, пока он не у дел, мысли его все чаще и чаще возвращаются к недавним дням, к событиям на Острове, одним из важнейших среди которых он считал знакомство с Ноэ. Ноэ удивила его — она держалась на равных, с добродушием гостеприимной хозяйки, и ничего наивного, простецкого, «аборигенского» он в ней на нашел. Признаться, ему даже хотелось уединиться с ней в другой комнате, просто так, поговорить ни о чем, о пустяках, без свидетелей, узнать, какие же они, женщины Острова.

Варфоломей никогда не сталкивался с местным населением, и знакомых среди северных людей у него не было. В нем давно укоренилось отношение к северу как к чему-то временному, временному этапу в биографии, случайному, который надо переждать.

Он уже меньше думал о Глории, чем о Ноэ. Наверное, так всегда бывает — то, что ближе, на какое-то время заслоняет от нас то, что далеко.

Все в ней поразило его. И удивительные глаза, и цвет кожи, и татуировка. И изящество, благодаря которому незаметной становилась даже ее полнота.