— Как же, ведь я не могу его забрать! Вы собираетесь хранить его для меня?

— Нет, ему предстоит быть с тобой. Конец нити я привязала к колечку, которое у тебя на пальце.

Айрин взглянула на колечко.

— Но я не вижу ниточки, — возразила она.

— А ты пощупай — на расстоянии от колечка. В направлении шкафчика, — посоветовала прабабушка.

— Ой! Я её чувствую! — воскликнула принцесса. — Но совсем не вижу, — добавила она, приглядываясь к своим щупающим пальчикам.

— Потому что ниточка слишком тонка, чтобы её можно было увидеть. Ты можешь только нащупать её. Представляешь теперь, сколько я должна была прясть, хоть клубок и кажется таким маленьким?

— Но какая мне от него польза, если он лежит в вашем шкафчике?

— Это я и хочу тебе объяснить. От него и впрямь не было бы пользы — то есть, он вовсе не был бы твоим, если бы не лежал в ящике моего шкафчика. Теперь слушай. Когда ты почувствуешь, что тебе угрожает какая-нибудь опасность, ну, например, вроде той, как сегодня вечером, ты должна будешь снять своё колечко и положить его себе под подушку. Затем положишь свой указательный палец, тот самый, на который было надето колечко, на нить и пойдёшь по нити, куда бы она тебя ни привела.

— Как здорово! Я знаю, прабабушка, она приведёт меня к тебе.

— Конечно. Но помни, путь может показаться тебе чересчур кружным, но ты не должна сомневаться в этой нити. Будь уверена в одном: пока ты держишься за нить, я держусь за неё тоже.

— Как это замечательно! — задумчиво проговорила Айрин. Внезапно всполошившись, она вскочила. — Ой, прабабушка! Я сижу всё время на твоём стульчике, а ты стоишь! Извини меня, пожалуйста!

Женщина опустила руку на её плечо и сказала:

— Сядь, Айрин. Ничего не доставляет мне большего удовольствия, чем видеть, как кто-то сидит на моём стульчике. Я с огромным удовольствием стою рядом, пока кто-нибудь желает на нём посидеть.

— Как ты добра! — сказала принцесса и снова села.

— В этом нахожу радость, — ответила женщина.

— Но, — сказала Айрин, всё ещё озадаченная, — разве не может случиться так, что кто-нибудь натолкнётся на ниточку и порвёт её, раз один её конец привязан к моему колечку, а другой к клубку в вашем шкафчике?

— Вот увидишь, всё само собой образуется. А сейчас тебе пора возвращаться.

— Нельзя ли мне остаться и переночевать у вас, прабабушка?

— Не сегодня. Будь у меня мысль оставить тебя здесь на ночь, я бы тебя искупала, но ты же знаешь, что все в доме с ног сбились, разыскивая тебя, и было бы жестоко заставлять их волноваться всю ночь. Тебе следует спуститься к себе.

— Я так рада, прабабушка, что ты не сказала «возвращаться домой», потому что это же мой дом. Можно мне называть этот дом моим?

— Можно, дитя моё. Верю, что ты всегда будешь чувствовать этот дом своим. Теперь пойдём. Проведу тебя назад так, чтобы никто этого не заметил.

— Можно мне ещё спросить? — не утерпела Айрин. — Это из-за того, что корона, ты такая молодая?

— Нет, дитя, — ответила прабабушка. — Наоборот, я надела свою корону, потому что чувствую себя сегодня такой молодой, и я подумала, что ты захочешь увидеть свою старенькую прабабушку во всей красе.

— Почему вы называете себя старенькой? Вы же не старенькая.

— И всё-таки я очень стара. Просто люди настолько глупы — я не хочу сказать этого про тебя, потому что ты ещё такая маленькая и многого не знаешь в жизни — но люди действительно настолько глупы, что полагают, будто старость означает седину, дряхлость, палочки, очёчки, ревматизм и постоянную забывчивость. Глупости! Старость не имеет со всем этим ничего общего. Настоящая старость — это сила, красота, веселье, храбрость, зоркий взгляд, крепкие руки и ноги, незнакомые с болью. Я гораздо старше, чем ты можешь себе представить, но...

— Но если на вас посмотреть, прабабушка!.. — воскликнула Айрин, вскочив и обхватывая руками женщину за шею. — Я больше не буду такой глупой, обещаю тебе. По крайней мере... даже боюсь обещать... если я буду, то обещаю, что мне станет стыдно. Честное слово. Вот бы и мне сделаться такой старой, как ты, прабабушка! Мне кажется, что ты никогда и ничего не боишься.

— Ну, уж и никогда! Вот к тому времени, как мне стукнет две тысячи лет, я, уж точно, ничего не буду бояться. А пока, должна признать, я иногда боюсь за своих детей и иногда за тебя тоже, Айрин.

— Мне так стыдно, прабабушка! Это ты, наверно, говоришь про сегодня.

— Да... немножко и про сегодня. Главным же образом — про те минуты, когда ты изо всех сил пытаешься себя убедить, что я просто сон, а не настоящая пра-пра-прабабушка. Но не огорчайся, я на тебя вовсе за это не в обиде. Я понимаю, это от тебя не зависит.

— Сама не знаю, прабабушка, — сказала принцесса и заплакала. — У меня не всегда получается поступать так, как лучше. И я даже не всегда стараюсь. Мне очень, очень стыдно.