Шрифт:
— А где коса? — спрашивает сын.
— За стропилом висит.
— А стропило где?
— Под крышей.
— А крыша?
— На стенах.
— А стены?
— На фундаменте.
— А фундамент?
— На земле стоит, — ответил Вершок и за косой полез, не дожидаясь, когда сын спросит, на чем земля держится.
Этого он и сам не знал.
Наточил Кризас косу, пальцем по лезвию провёл и хвалит:
— Не коса, а бритва. Как по маслу идёт, сама косить может!
Закинул Аршин косу на плечо и потопал к лугу. Бросил её в траву, а сам на дереве засел.
Не дождавшись клевера, явился Кризас на луг. С дубинкой в руках.
— Почему не косишь? — задрав голову, спрашивает Аршина
— Да ведь ты сказал, что она сама косить может.
— Я не то имел в виду, оговорился. А чего тебя, дурья башка, на дерево понесло? Что ты там забыл?
— Ну да, — отвечает сын, качаясь На суку, — когда ногу отхватит, так уже не на дерево, а прямо к доктору поскачешь!
Кризас накосил травы, привёл мерина во двор, запряг в оглобли.
Тут и сын ему помог: телегу ломать. Сел на край — подвода скособочилась заскрипела, затрещала, однако выдюжила. Правда, оси выгнулись вензелями. Старый Вершок дёрнул вожжи, подхлестнул лошадку, Аршин по крупу ладонью шлёпнул-и поехали.
С места в галоп на третьей черепашьей скорости. По просёлкам тащились, по большаку рысцой трусили, по шоссе карьером гнали. Наконец захотелось им есть. Животы от голода подвело.
— Может, съедим по яблочку? — вслух размышлял отец, общипывая с каравая корку.:
— Может, потерпим ещё? — рассуждал сын, выковыривая мякиш. — А то сами всё стъедим — ничего на продажу не останется.
Терпел-терпел старик, всё туже и туже поясок затягивал, пока не стал на муравья похож. А когда совсем невмоготу стало, пустил в ход свою неистощимую мудрость. Как утопающий за кирпич, за неё схватился:
— Ежели не хочешь так давать, то продай мне один сыр, — вынул из кармана пятак и протянул сыну.
— За деньги — пожалуйста!
Аршин продал отцу самый большой сыр, а монетку в кошелёк сунул. И за пазуху спрятал.
Вершок поел, набил трубку и попыхивает дымком, сытно поикивая, а сын, того и гляди, окочурится. С голодухи концы отдаст. Плюнул на всё Аршин и вернул отцу пятак со словами:
— А теперь, будь добр, ты мне сыр продай.
Отец два раза не заставил себя просить — взял и продал. Сын тоже наелся, длиннющую соломину вытащил и в зубах ковыряет.
Одна лошадь некормленная подводу тащит. Вскоре захотелось отцу и сыну поужинать. Вынул Кризас тот же медяк и протягивает Аршину:
— Продай-ка мне круг колбасы.
— А ты мне — сала, — говорит сын и платит той же монетой.
Ходил, ходил пятак из рук в руки, пока не остались на подводе только яблоки. Как уксус, кислые. Приехали безделяйские коммерсанты на рынок, задрали оглобли в небо, мерину слежавшейся травки дали и за торговлю принялись,
— Яблочки-скороспелки! Не крупны, не мелки!.. Только из сада, берите кому надо!
Подходят женщины:
— Хороши ли яблоки?
— Лучше некуда! — нахваливает Аршин.
Подбегают дети:
— Не дороги?
— Дешевле не купишь!
Спрашивают люди:
— Каковы на вкус?
— Сам не знаю, — Аршин в ответ. — Мать говорила: есть нельзя, а продавать можно. Курортники всё сожрут!
Люди думают, что парень шутит, окружили подводу и стали яблоки нарасхват брать. Отбоя нет от покупателей.
Оглянуться не успели, как тут же очередь выстроилась, все спешат, торопят, к морю хотят скорей бежать. На солнце жариться.
— Знаешь что, отец? — придумал Аршин. — Ты давай яблоки отвешивай, а я рассчитываться буду.
И начали вместе торговать. Отец — продавец, сын — кассиром при нём: одной рукой плату берёт, другой сдачу выдаёт. Как в раймаге.
Не прошло и часу, как на возу осталось только несколько битых яблочек. Аршин вручил покупателю последние деньги и радостно кричит отцу:
— Можем ехать домой, больше нечем сдачу давать!
— Ты что, свихнулся?! — задрожал Кризас.
Хвать за карман Аршина, а там пусто! Цап за кошелёк, а в нём последний грош остался, который ещё Шарик заработал. И тот ломаный.
Сидят сын с отцом посреди рынка и, как быть, не знают. Тут, на счастье, повстречался им колхозный садовник. Целый грузовик ягод привёз. Он им десятку одолжил. И пятачок на табачок прибавил. Кризас деньги сыну передал и строго-настрого приказал ему:
— Сиди, никуда не отлучайся, карауль лошадь, а я похожу по базару — авось у кого-нибудь ещё рубль стрельну.
Сидит Аршин на телеге, свесив ноги, и голубей считает.
Двадцать два голубя и одного воробья поблизости насчитал. Поскучал И снова пересчитывать начал.