— В Ригу, — сказал Генка.

— К латышам, значит? — проговорил Николай.

— Он и сам латыш.

— Не похож, — убежденно просипел Николай. — По-русскому он не хуже нас с тобой шпарит.

— Ну и что же, елки-палки, — возразил Матвей. — Он, видать, давно при России живет, среди русских. Сгладился, как камешек речной. Вот и не отличишь от русского пацана. Но парень лихой!

Генка хотел сказать, что мать у Арвида русская, но тут вдруг раздался голос Астахова:

— Внимание, идут блюстители порядка!

Все с любопытством посмотрели в хвост состава и увидели двух мерно шагавших милиционеров. Какое-то смутное беспокойство овладело Генкой, хотя сам он никогда в жизни не имел дело с милицией.

Милиционеры подошли к Астахову, и один из них, высокий, с длинным лицом, о чем-то тихо спросил.

— Мальчишку? — громко переспросил Владимир. — Не видел никакого рыжего мальчишку. Есть у нас парень, только вроде без веснушек. — И показал на Генку.

Коренастый чернявый милиционер в плохо подогнанной форме подошел к Генке, оглядел его быстрыми черненькими глазами.

— Не тот.

— Кто видел мальчишку лет шестнадцати? Рыжего, высокого, худого? — заученно вопросил высокий милиционер.

«Попался Арвид!..» — успел подумать Генка и с отчаянием увидел, что честное лицо лесоруба напряглось, кустистые светлые брови удивленно поднялись, и весь его вид выражает высочайшую степень внутренней борьбы.

— Нет у нас рыжих, — сказал Генка и сам ужаснулся неестественности своего голоса.

— А вы сами посмотрите, — Матвей проворно вскарабкался в вагон и отстранил лесоруба, продолжавшего стоять с открытым ртом. — Публика у нас степенная, с детишками люди. Нам не до баловства, елочки-сосеночки!

— Стой, Корзухин! Я буду проверять. — Коренастый милиционер с привычной ловкостью залез в вагон и цепкими глазами ощупал всех пассажиров.

— А что натворил этот рыжий? Убил кого ай своровал? — застрекотала старушка в серой шали, бросая пронзительные взгляды на Николая, тихо покашливавшего в стороне. Она сразу оживилась, на сухоньком благообразном личике отразилась неподдельная заинтересованность.

— Не трещи, старая, — выдавил из себя Николай. — У меня с милицией все в норме. Я давным-давно свое отсидел. В бегах не бывал.

— А тебя и не спрашивают, — отозвалась старушонка. — Мне надобно знать, что тот малый, которого ищут, натворил.

— Пойдем, Шарафутдинов, — позвал высокий. Но чернявый милиционер нес службу исправно.

По заинтересованности старушки и скованности лесоруба он почуял, что в воздухе витает какая-то недосказанность. Генка с усиливающимся беспокойством наблюдал за тем, как ретивый страж заглядывает во все углы.

— Пойдем, Шарафутдинов, а?

Шарафутдинов не удостоил товарища ответом, а только презрительно сверкнул азиатскими черными глазами.

— А что натворил этот парень? — не выдержал мужичок.

— Не твое дело, — четко отрезал Шарафутдинов, спрыгивая на землю. — Приказано задержать, значит, надо.

Милиционеры ушли.

— И что наделал наш латышонок, елочки-палочки? — задумчиво протянул Матвей.

— Воришка он, — непоколебимо заявила старушка. — Но нам остерегаться нечего: у них, воришек, такой закон — где живут, там не крадут.

— Да ничего он не крал, — покривил душой Генка.

— Направлять надо мальчонку, это самое, — проговорил наконец лесоруб, молчавший до сих пор и томившийся своей немотой. Теперь ему явно полегчало. — Веселый, так скать, парнишка. Но может от рук отбиться, туды-сюды.

— Да непохоже, чтобы этот мальчуган натворил что-нибудь серьезное, — вступил в разговор интеллигентный старичок. — Я учитель и немножко разбираюсь в ребятишках.

Генка попытался угадать, какой предмет может преподавать старичок. Физик или математик? Скорее всего. Наверно, сухой и педантичный старикан, на экзаменах такого не проведешь!

Пока Генка размышлял, лесоруб уважительно посмотрел на старичка и изрек:

— Правильно, так скать, говорит папаша. А дров могут и милицейские наломать. Могут и ошибку совершить. Ведь и они люди, так скать…

Арвид появился неожиданно. Все ждали его с правой стороны состава, а он с воплем влез в вагон слева, успев измазать в мазуте шикарную небесно-голубую рубашку.

— Едем! Через пять минут. Ура!

Он, кривляясь, подбежал к правому брусу и завопил:

— Граждане пассажиры! Поезд пятьсот двадцать седьмой отправляется с черт его знает какого пути!

— Тише ты, шалопай! — Старушка в шали заткнула уши, но сообщение Арвида, видимо, обрадовало и ее. — За ним милиция по пятам гоняется, а он скоморошничает.