Утром Генка открыл глаза, когда сварливо заскрежетала дверь вагона. И тут же раздался вопль рыженькой пассажирки:

— Боже! Что это за гадость? Александр! Немедленно выбрось эту рухлядь!

Арвид, тоже проснувшийся, корчился от смеха. Генка дурашливо лягнул его ногой и спрыгнул с полки, чтобы узнать, что так расстроило высокомерную пассажирку.

Сестры забились в угол и с отвращением смотрели, как розовый здоровячок с брезгливой миной двумя пальцами подбирал с пола какое-то тряпье. Ну, ясно! Теперь-то Генка догадался, что было в свертке у Арвида! Ну и фрукт, этот читинец! Не поленился найти свое грязное тряпье, а ночью подкинул его новым пассажирам.

Пухлый очкарик, наконец, подобрал с пола все лохмотья и вышвырнул их из вагона. Потом достал платочек и, вытерев руки, тоже выбросил его в открытую дверь.

Рыженькая метала злобные взгляды.

— Вшивая команда! — громко сказала она, и на ее белом лице выступили красные пятна. — Уголовники проклятые! Ненавижу!

Никто не принял эти слова в свой адрес, все смотрели на разъяренную пассажирку с недоумением и неприязнью. Тогда она переключилась на мужа:

— Это все ты виноват! Не мог достать билет! Убожество! Ты никогда ничего не добьешься!

— Успокойся, Рита! — просил муж, зачем-то переставляя чемоданы с места на место. — Скоро Новосибирск. Мы сегодня же пересядем в нормальный поезд.

— Ненавижу! — еще раз выкрикнула рыженькая и истерично заплакала.

— Да перестань, Ритка! — Валентина обняла сестру. — Сами вы виноваты, корчите из себя аристократов. Ну, не плачь! В Новосибирске сядем в чистенький вагончик, приведем себя в порядок…

Рыженькая начала понемногу успокаиваться. А за дверями вагона уже начали появляться бараки, сараи, огороды, которые всегда появлялись, когда поезд приближался к какому-нибудь городу.

Осанистый Александр Александрович, нахмурившись, стоял у бруса. Генке почему-то стало жалко его. Видно было по всему, что он привык командовать людьми, но почему же он так унизительно боится собственной жены?

А розовый не горевал. Он все пытался отвлечь родственника от невеселых размышлений, опять завел разговор о главке и о каком-то могущественном Спиридонове, от которого многое зависит в их будущей московской жизни. Постепенно и Александр Александрович увлекся разговором, и опять в его речи замелькало излюбленное слово «дилемма».

Почувствовав приближение Новосибирска, засуетилась женщина с близнецами. Марина помогала ей переодевать Веру и Надю в одинаковые чистые платьица.

— Право слово, херувимчики, — заявила старушка и сунула девчушкам два больших куска сахара, оглянувшись на пассажиров, чтобы все при случае могли подтвердить ее щедрость. — Херувимчики, да и только. А крещеные они у тебя?

— Как это? — удивилась женщина. — Зачем их крестить-то? Ведь не старое время нынче.

— Надо окрестить, — сурово сказала старуха. — Мало ли что может случиться. А с христианской душой — все легче.

— Зачем вы так, Анна Поликановна? — проговорила Марина. — Молитесь, верьте в своего бога, но зачем же людям мешать?

Генка и Арвид в первый раз услышали имя старушки. Арвид тут же хихикнул и шепотком назвал ее Анной Полкановной с явным намеком на не очень кроткий нрав богомольной пассажирки.

Старуха обиделась на замечание Марины, оскорбленно потупилась, ее бесцветные губы сжались в тонкую полоску, челюсть выдвинулась вперед. Она еще туже завязала платок и перестала интересоваться близнецами. Но тут к девчушкам подошел лесоруб и прогудел:

— Ну что, скворушки, так скать, покидаете свое гнездышко неуютное? И правильно, это самое. Не по вас такие вагоны, не по вас. Давайте, это самое, добирайтесь к бабушке, к молочку поближе.

Вагон начало бросать из стороны в сторону на станционных стрелках.

— И далеко вам от Новосибирска ехать? — спросила Марина у женщины, которая сидела на навязанном мешке, прижимая к себе детей.

— Далеконько, — тоскливо отозвалась женщина. — Километров семьдесят. Но как-нибудь доберемся.

— Доберетесь, — подбодрил Иван Капитонович. — Всегда что-нибудь попутное подвернется, так скать. Не без этого.

Все пассажиры уже знали, что женщина едет к матери, которую не видела с начала войны, что она немного боится и не знает, как ее примут в отчем доме, без мужа, с двумя несмышленышами на руках…

Хотя поезд прибывал на очень далекий от перрона путь, Генка издалека увидел беловато-зеленое здание вокзала, который показался ему гигантским, самым огромным зданием из всех, какие он видел до сих пор.