— Большой вокзал, — восхищенно сказал лесоруб. — И сколько же в нем людей уместится!

— Пойдем, проводим женщину, — предложил Генке Владимир Астахов, каким-то образом успевший побриться и переодеться в свежую рубашку.

— И я с вами, — тут как тут оказался Арвид, быстренький и беззаботный.

Владимир подмигнул ему, улыбнулся:

— А не сцапают тебя и не отправят к маме? В прекрасную Читу?

— Не сцапают, — хвастливо заявил Арвид, историю которого уже знал весь вагон.

В этот момент раздался голос рыженькой:

— Александр! Нужно нанять носильщиков. Я не притронусь к этим чемоданам. Хватит!

— Я найду носильщиков, — услужливо заверил розовый, вытирая потное лицо. Он был бодр и деятелен.

С верхней полки слез и Матвей, посвежевший, отдохнувший. Он приветливо поздоровался с четырьмя пассажирами, но только Валентина и розовый очкарик ответили ему. Александр Александрович смотрел поверх головы мужичка, а жена его демонстративно отвернулась. Матвей покачал головой, но ничуть не обиделся, всем своим видом показывая, что он лично выполнил долг вежливости, а как это было принято — не столь важно.

— Начальство сегодня сердится, — громко сказал Арвид.

— Эй, конопатенький! — сипло крикнул Николай. — Не хулигань. Имей ко взрослым уважение!

Арвид дурашливо присвистнул. Потом посадил себе на плечи одну из двойняшек и с дикими воплями начал прыгать по вагону. Девчонка радостно взвизгивала, а ее сестренка тянула руки к Арвиду, чтобы он взял на плечи и ее.

Поезд остановился. Генка взял на плечи вторую девочку, которая сразу радостно заверещала, уравнявшись в правах с сестренкой. Владимир Астахов попросил у женщины мешок, и они пошли через расходящиеся и сходящиеся вновь, параллельные и пересекающиеся рельсы к огромному вокзалу.

Мать шла рядом с Мариной налегке, и лицо у нее было счастливое и растроганное.

На вокзале, который буквально кишел людьми, Генка впервые в жизни увидел узбеков в халатах и тюбетейках, меднолицых молчаливых алтайцев, услышал разноязычный говор. Толпа, казалось, разбухала на глазах, растекалась по перрону, привокзальной площади, по этажам вокзала.

— До свидания, спасибо вам большое, — женщина прослезилась.

Марина обняла ее за плечи, расцеловала девчушек.

— Счастливо вам добраться, — сквозь слезы сказала женщина, и толпа закрутила, завертела ее и девчушек и навсегда оторвала от пассажиров пятьсот веселого.

— Пойдем, побродим по вокзалу, — предложил Арвид, но Генка не захотел и вместе с Владимиром и Мариной направился к своему составу, который он научился уже узнавать издалека по причудливому и нелепому сочетанию цистерн, платформ и «жилых» вагонов.

Они шагали, перебрасываясь редкими фразами, и Генка вдруг почувствовал себя «третьим лишним». Он видел: Марина и Владимир тянутся друг к другу, им приятно быть вместе и конечно же хочется поговорить без свидетелей. Генке стало немножко грустно, но больше — радостно. И чтобы оставить этих двоих наедине, он гикнул и помчался к пятьсот веселому, перепрыгивая через рельсы.

Ему очень хотелось поближе познакомиться с Мариной и Владимиром, но мешала собственная застенчивость, отчужденность Астахова и чуть снисходительная и ласковая доброжелательность Марины, которая хотя и не обидно, но все же подчеркивала разницу в возрасте между собой и Генкой.

И когда только эта Марина успевала и переодеться, и умыться, и причесать свои прекрасные густые волосы! Генка ни разу не видел ее неприбранной, непричесанной. Это заставляло его более критично относиться к своей одежде, к чистоте лица и рук, хотя условия существования в пятьсот веселом не взывали к опрятности. Ну а Владимир вообще в Генкиных глазах был щеголем. От Красноярска до Новосибирска он успел уже сменить две рубашки, всегда чисто выбритый, подтянутый. Генка не очень-то жаловал щеголей, но щегольство Владимира было не показным, сам он как будто не обращал особого внимания на свою внешность — и в этом, как понял для себя Генка, был высший шик.

Генка подбежал к вагону, возле которого все еще стояли четыре пассажира и бесформенной грудой возвышался их многоместный багаж. Эх, ради черненькой Валентины Генка перенес бы всю эту груду без отдыха! Но он не мог сделать этого, потому что нарушил бы какое-то молчаливое соглашение, которое, не сговариваясь, заключили между собой все «красноярские» пассажиры.

Тут Генка увидел Матвея и чуть не ахнул от изумления. Матвей стоял в дверях вагона в новеньком офицерском кителе при всех наградах, в новеньких сапогах, надраенных с солдатским рвением.

— Скажите, пожалуйста, — Иван Капитонович восхищенно покачал головой. — Прямо-таки ферт, так скать! Жених, да и только!

Матвей потупился, поправил широкий ремень со сверкающей бляхой и сказал, будто извинялся за свой нарядный вид:

— Комбат мне эту форму подарил. Перед последним ранением. Пора себя в порядок приводить. А то распустишься, расхлябаешься. Дисциплину над собой потеряешь, а это ни к чему, палочки-моталочки!

Фронтовик бросил взгляд на подошедшую Марину, но та успела погасить одобрительную улыбку и посмотрела на Матвея так, будто считала это перевоплощение вполне ожидаемым и естественным. Елочки Зеленые приободрился, поднял голову и, молодцевато звякнув орденами и медалями, прошелся от бруса к брусу уже не скованной, а обычной походкой.