— Лихо ты сварганил, туды-сюды, — одобрительно пробасил Иван Капитонович. — Прямо как на гору взобрался и вниз стреканул. Лихо, что тут и говорить!

— Ай да Гена наш! — Матвей от избытка чувств похлопал вагонного музыканта по плечу. — Давай-ка еще что-нибудь, уважь нашего брата!

А Генка сидел, перебирая клапаны, и не знал, что сыграть, чтобы понравилось всем. Потом взглянул на удлиняющиеся тени и заиграл малороссийскую «Солнце низенько», протяжную, чуть грустную песню, варьируя ее при каждом повторе. А последний раз лихо разбавил мелодию синкопами и оборвал на высокой ноте.

Неожиданные на этом полустанке звуки трубы привлекли целую толпу слушателей, среди которых Генка с тревогой увидел ухмыляющегося здоровяка Лешку и его приятеля блондина. С ними был еще какой-то тощий, высокий, но согбенный субъект в кепке с вывернутым вверх козырьком. Под козырьком виднелась челка, по диагонали разрезавшая убогий прямоугольничек лба. Лена тоже заметила парней и с тревогой взглянула на Генку.

— Все будет в порядке, — Генка подмигнул Арвиду, хотя эти слова предназначались Леночке. Он заиграл мелодии из «Сильвы».

— Молодец, — прошептала ему на ухо Лена, и он почувствовал ее теплое нежное дыхание. — Ты жуткий симпатяга. А на губах у тебя колечко отпечаталось.

— Это от мундштука, — пояснил Генка.

— Ну, потешил ты нас, парень, так скать, — растрогался лесоруб. Он даже развел своими ручищами, показывая всем: смотрите, мол, радуйтесь.

И тут Генка явственно услышал сдавленный голосок Лешки:

— Этого духача нужно приструнить. Научился дудеть, маменькин сынок, и задается.

— Дударь, мой дударь молодой! — гнусаво пропел субъект в кепочке, и только сейчас Генка увидел, что у него явно перебитый, свороченный набок нос.

«Наверняка в драке своротили, — подумал Генка. — А если он боксер? Худо мне будет…» Но внешне постарался ничем не выдать своего растущего беспокойства, поднес трубу к губам и заиграл «Неаполитанскую песенку» Чайковского. Жаль, что не было хотя бы баяна для аккомпанемента, приходилось просто выдерживать паузы. Но грациозная «Песенка» понравилась всем пассажирам пятьсот веселого, которые давно не слышали ни музыки, ни песен. Даже старая Поликановна несколько секунд постояла у бруса и, ослабив платок, прислушалась к звукам трубы.

А вечер наступал незаметно, мягко, такой домашний, теплый, обволакивающий. Солнце освещало только верхушки деревьев, а над дальним, еле видным отсюда озерком уже парил легкий туман. Генка понял, что играть больше не нужно, к такому вечеру подходила бы музыка, прилетающая издалека, волшебно смягченная расстоянием.

— На сегодня хватит, — сказал он, поднимаясь, — когда-нибудь еще сыграю…

— Эй, комсомолец, а в ящик сыграть можешь? — громко прогнусавил парень с челочкой.

Лешка и блондин засмеялись.

— Ты зачем так, это самое? — растерянно спросил Иван Капитонович, и блаженная улыбка сползла с его лица. — И парень ты вроде как все, толковый, так скать, а глумишься. — Лесоруб по доброте душевной даже польстил блатному парню.

— Не обращайте внимания, Иван Капитонович, — сказал Генка и вместе с Леной прошел мимо парней, ощущая на себе их взгляды.

…Поздним вечером Лена пошла помогать Поликановне переодевать отца, а Генка сидел на откосе и вспоминал о доме. Внизу сидели двое, но в сумерках Генка не мог разобрать кто. Голоса звучали приглушенно. Он прислушался. Да ведь это Марина и Владимир!

— Твоя жена была красивая? — Марина спрашивала так, будто заранее знала, что Владимир ответит утвердительно.

— Красивая, — помедлив, подтвердил Астахов.

— Может, встретитесь — и все уладится?

— Нет!

— Почему же?

— Она любила не меня. Теперь-то я понимаю: ей нравился сын известного профессора Астахова.

А я хочу быть не только чьим-то сыном, но и самим собой.

— Ты поссорился с отцом?

— Просто не хочу быть его тенью. Ему это не нравится. Возможно, он в чем-то и прав… Но мне надоело еще со школы: «Володя, а профессор Астахов случайно не твой отец?» Мой, конечно, мой! Но разве я от этого лучше, умнее? Ума, как видишь, не хватило даже на то, чтобы доказать свою правоту…

— Не мучай себя. Ты сделал все, что мог. И я уверена: в Москве тебя поддержат. Это же нелепость — строить по проекту, который устарел еще вчера.

Астахов что-то ответил совсем тихо, Генка не расслышал. Он хотел уже уйти, но тут голос Владимира стал чуть громче:

— …Я вот пришел в свою пустую комнату. И в душе — тоже пустота. Никогда еще не было со мной такого. Бессильным себя почувствовал, ни на что не годным. Был бы, думаю, на моем месте настоящий сильный парень, он бы им доказал. А я…