Дед закрыл глаза и снова задремал. Не пичкают ли его каким-нибудь снадобьем? Эта мысль подняла меня и увлекла в коридор – к тому месту, где старшая сестра возмущенно заверила, что деда ничем не опаивают. Просто он плохо спит по ночам и, чтобы компенсировать недосып, клюет носом в дневное время. Решив, что вытащу деда на прогулку, я оставил Догго в машине и теперь сходил за ним. Пес устроился на пассажирском сиденье, обиженный, что брошен в одиночестве. Я знал этот взгляд – косой, из-под прикрытых век – и научился прогонять плохое настроение Догго. Лучшим способом было передразнивать его недовольное выражение морды. Через минуту он сдался и поплелся за мной в дом.

Казалось, его тронул вид дремлющего в кресле деда. Догго навострил уши, оглянулся на меня, а затем сделал нечто вовсе неожиданное – прыгнул к деду на колени. Старик пошевелился.

– Привет! Как тебя зовут?

– Догго, – ответил я.

– Догго? Какой же ты страшненький. Да… ты… ты…

Пса не возмущало, что ему трепали уши и почесывали морду. Внезапно дед поднял голову:

– Так ты ему не сказала?

– Кому? Догго?

– Не смеши меня. Конечно, Дэниелу.

– Что ему надо было сказать?

– Да или нет?

Он был настолько расстроен, что я не выдержал:

– Конечно, не сказала.

– Слава богу, – вздохнул он, заметно успокаиваясь. – Любому мужчине вполне достаточно одного отца.

Я не надеялся сразу дозвониться ей, и поскольку набирал ее номер в Испанию на своем мобильнике, не слишком расстроился, что пришлось ограничиться текстовым сообщением: «Мам, это я, Дэниел. Позвони, как представится случай».

Отпущенный с поводка Догго бежал рядом и, радуясь, как ребенок, что-то вынюхивал в высокой траве, окружавшей тянувшуюся вдоль реки дорожку. Это мое самое любимое место на земле – Какмир-Хейвен, где река Какмир впадает в Ла-Манш. Очарование окутано детскими воспоминаниями. Мы приходили сюда и бросались в реку. Потом вода выносила нас в море, и под нашими нетерпеливыми ногами волшебным образом вырастала песчаная отмель, где можно было встать и оглянуться на покрытую камнями береговую линию и ослепительно белые меловые скалы, окаймляющие низкую речную пойму.

География осталась прежней, но изменились детали. Появились дорожки из утрамбованного гравия, удобные для инвалидных кресел на колесах (не вижу в этом ничего дурного), через каждые сто метров стояли мусорные урны (раньше нам внушали, что весь мусор следует уносить с собой), и вся местность пестрела указателями. Стрелки указывали, как пройти на старичное озеро, образовавшееся после того, как река в конце пути оставила прежнюю петлю и, срезая угол, устремилась напрямую к морю. Другие сообщали расстояние прибрежных пешеходных маршрутов до Сифорда и Истборна. Но большинство объявлений рассказывали о местной флоре и фауне. Самыми неприятными были красные предупреждения у реки «Опасно! Не купаться!». И ниже, мелкими буквами, выдержки из распоряжений муниципальных властей.

В наше время всякий прослыл бы трусливым слабаком, если бы не решился прыгнуть в реку, а затем миновать бурную границу пресной и соленой воды. Теперь это запрещалось законом. Неужели мир настолько изменился за мою короткую жизнь? Очевидно. От этой мысли мне сделалось грустно.

К востоку от береговой линии раскинулась неровная гряда меловых утесов «Семь сестер». Киношники приноровились снимать их вместо Белых скал Дувра, поскольку они выглядят намного фотогеничнее настоящих. Мы с Догго стояли как раз на том месте, где Кевин Костнер в образе Робина Гуда (в плаще, с залихватским «маллетом» на голове) пал ниц, высадившись из лодки на берег после очередного набега. Специально для Догго я воспроизвел эту сцену – катался по земле, хохоча и провозглашая:

– Я дома! Я дома!

Пес насмешливо посмотрел на меня, как актер Морган Фриман в роли сарацина – приятеля Робина.

Мы возвращались к машине, когда на меня что-то накатило. Мой порыв подогревал выведенный большими красными буквами запрет: «Опасно! Не купаться!» Я скинул шорты и, торопясь, чтобы не дать овладеть собой здравому смыслу, прыгнул в реку. Господи! Вода оказалась очень холодной. После недавних дождей река вздулась, и течение было быстрым. Меня подхватило бурным потоком, а Догго вприпрыжку бежал за мной по берегу. Внезапно он остановился. Было видно, как все его тельце подергивается от сдерживаемого ожидания – затем прыгнул с высокого берега и шлепнулся брюхом о воду. Казалось, пес улыбался, когда изо всех сил колотил лапами, чтобы держаться со мной наравне.

– Часто здесь купаешься? – спросил я.

Он дважды тявкнул, что прозвучало как вполне конкретный ответ: «Отвяжись!»

Самый приятный отрезок пути – место, где река превращается в море и поверхность покрывается рябью. Пловец словно попадает на «американские горки» – его то возносит на гребень, то опускает во впадину. Но вскоре бьющее в спину течение слабеет, и наконец удается выбрать направление. Песчаная банка никуда не делась. Ощущение текучего песка вперемешку с речной тиной между пальцев ног словно вернуло меня на двадцать лет назад. Я потянулся за Догго и привлек его к себе. Впервые держал пса в руках, и он, как ни странно, не зарычал.

Мы шли по тропинке к оставленной мною одежде, когда я заметил спешащего к нам мужчину. Его зеленая форма свидетельствовала о том, что он облечен властью.

– Читать не умеете? Здесь сказано: купаться нельзя! – Побагровев от возмущения, он тыкал пальцем в таблички.

– Я не купался, а спасал свою собаку.

Мои слова охладили его, но ненадолго.

– Не верю! – выпалил он.

– Как хотите. Но это правда – он прыгнул с берега. – Я повернулся к псу. – Догго плохой! Очень плохой!