– Что произошло?

Замялся, прикусил мизинец, но ответил:

– Убийство.

– И Лихо…

– Волкодлак в городе.

Сердце ухнуло в пятки, а может, и ниже, на зеленую влажную траву, в которой виднелись голубые звездочки незабудок.

– И на Лихо подумают. – Евдокия слышала себя словно бы со стороны. Глухой некрасивый голос, встревоженный, если не сказать – изломанный.

– Подумают… но наше дело – доказать, что он не убивал… то есть что убивал не он. А потому, Евдокия, я должен знать правду. Где он был?

– Не знаю.

– Дуся…

– Я и вправду не знаю. – Как ему объяснить то, что Евдокия не могла объяснить самой себе?

Себастьян не торопит. Стал, руки скрестил, и только кончик хвоста подергивается, аккурат как у кошака, за воробьями следящего… нет, себя Евдокия воробьем не чувствовала, скорее уж курицей, которая погрязла во всех женских проблемах сразу…

– Он… в поместье остался… реорганизация… и дел много… – Боги всемилостивейшие, что она лепечет? Вернее, почему лепечет, будто провинившаяся гимназисточка перед классною дамой.

Вот уж на кого Себастьян не похож совершенно.

И правду ведь сказала!

Себастьян склонил голову.

– И… часто он остается в поместье ночевать?

Осторожный такой вопрос.

Не из пустого любопытства задан, и потому ответить придется честно:

– В последние месяцы часто…

– В полнолуние?

– Нет… не только… – Евдокия обняла себя, приказывая успокоиться.

Глубоко вдохнула. Настолько глубоко, насколько корсет позволил.

И подумалось, что зря Евдокия его купила. Как-то ведь прожила двадцать семь лет без корсета, и даже двадцать восемь, а тут вдруг… мода, понимаешь ли. И очередная ее неуклюжая попытка стать кем-то, кем она, Евдокия Парфеновна, не является.

– Все началось с весны… не с ранней, с месяца кветня где-то… с середины… он беспокойный сделался… я спрашивала, а он говорит, что за сестер переживает… и за отца, который опять играть начал… к Лихо пошли кредиторы… еще и с поместьем… много забот по весне. У меня же магазины и производство… за ним тоже приглядывать надобно…

Тяжело рассказывать, верно, оттого, что сама Евдокия не понимает, когда и, главное, как случилось, что ее Лихо вдруг переменился.

Разом.

– Ясно, – задумчиво протянул Себастьян и ущипнул себя за подбородок. – Ясно, что ничего не ясно…

– Чего тут не ясно-то? – Евдокия выдохнула и мазнула ладонью по сухим щекам. – Он понял, что я не та женщина, из которой получится хорошая жена…

– Евдокиюшка, солнце ты мое ненаглядное. – Себастьян вновь оказался рядом, и хвост его раздраженно щелкнул по атласным юбкам. – Не разочаровывай меня. С чего тебе в голову этакая престранная мысль пришла?

– А разве нет?

От Себастьяна пахло касторкой.

И еще чистецом, который Евдокиина нянюшка заваривала, когда животом маялась, и запах травы, резкий, едкий, пробивался через аромат дорогой кельнской воды, причудливым образом его дополняя.

– Как по мне, Евдокиюшка, – Себастьян приобнял ее и наклонился к самому уху, – то твоя беда в том, что ты сейчас пытаешься влезть в чужую шкуру… а оно тебе надо?

Шкура была атласной. Из дорогой лоснящейся ткани. И тесной до невозможности. В ней и дышалось-то с трудом, а любое, самого простого свойства движение и вовсе превращалось в подвиг. Впрочем, благородной даме, на чье чело давит княжеский венец, двигаться надлежало мало, в каждом малом жесте выражая собственное величие…

– Не надо, – сам себе ответил Себастьян. – Я так понимаю, мои сестрицы на тебя дурно повлияли… вот скажи мне, звезда очей моих, сколь часто ты здесь бываешь?

– Раз в неделю…

– Раз в неделю. – Себастьян укоризненно покачал головой. – Я от силы раз в полгода, а то и реже… а теперь скажи, доставляют ли тебе сии визиты удовольствие?

Евдокия фыркнула.

– Значит, нет… Тогда, быть может, тебе больше заняться нечем?

Дел у нее имелось сполна…

– Вот. – Себастьян руку убрал и отстранился. – Итого, что мы имеем? А имеем некую, с позволения сказать, престранную тягу к общению с людьми неприятными, которым в радость сделать тебе больно… И вот ответь мне, Евдокиюшка, чего ради?

– Ты знаешь.

– Не знаю. – Ненаследный князь перекинул хвост через руку и кисточку погладил. – Ради Лихослава? А он тебя о том просил?

– Нет.

– Или, быть может, упоминал, что тебе следует подружиться с нашими сестрицами?

– Н-нет…

– Итак, не просил, не упоминал даже… А знаешь почему, Евдокиюшка? А потому как он распрекрасно понимает, что сия дружба невозможна.

– Я недостаточно хороша?

– Они недостаточно хороши… а если серьезно, то вы слишком разные. И да, происхождение играет свою роль… а также воспитание. Характер. Привычки. Мечты и желания…