– Ты сегодня на редкость красноречив.

– Стараюсь.

Он не улыбнулся и глядел серьезно, так, что от этого взгляда стало не по себе.

– Евдокия, скажи, тебе и вправду так хочется стать похожей на них? Целыми днями сидеть и перебирать, что бисер, что сплетни… кто и с кем встречается, кто и с кем рассорился… кто на ком вот-вот женится или не женится… это интересно?

– Нет.

– И шляпки с веерами тоже, надеюсь, душу не греют?

– Нет такой женской души, которую не согрела бы шляпка. Не говоря уже про веер…

Себастьян рассмеялся.

– Я ведь не о том!

– Не о том. – Евдокия вынуждена была согласиться. А соглашаться с сим высокомерным типом ей не позволяла гордость, вернее, те ее остатки, которые еще были живы. – Ты… возможно… и прав, но… теперь я – часть этой семьи…

– Как и я…

– Да, но… я должна…

– Кому и что? – вкрадчиво поинтересовался Себастьян. – Евдокиюшка, единственное, чего они от тебя ждут, это деньги. И я подозреваю, что об этом ты уже догадалась. А остальное… ты хоть всю подборку «Салона» наизусть вызубри, одной из них не станешь. К счастью.

– Они родичи!

– Не твои. Мои. Лихослава. И да, у него чувство долга по отношению к родне переходит все разумные пределы, но… ты-то здесь ни при чем! Не мучь себя. Не мучь его.

– Я его…

– Не мучишь? Разве? Ты старательно прячешь себя прежнюю, потому как тебе, вроде бы неглупой женщине, вбили в голову, что та Евдокия Парфеновна нехороша для высшего света… Если тебе нужен высший свет, тогда да, меняйся. А если мой бестолковый братец, то вернись. Он ведь полюбил девицу с тяжелой рукой и револьвером…

– Револьвер и сейчас при мне.

– Замечательно! – Себастьян расплылся в улыбке. – И держи его под рукой… а эту дурость брось. И сестриц моих не слушай… у них головы кисеей набиты… а сердца, подозреваю, и вовсе плюшевые.

– Почему?

– Потому. – Ненаследный князь сложил руки за спину и отвернулся. – Ты ведь матушке моей писала…

– Д-да… не надо было?

– Спасибо… а вот они – нет… репутацию им, видите ли, испортила… знать больше не хотят… не становись на них похожей, Евдокия. Ладно?

– Постараюсь.

Почему-то после этого разговора на душе стало легко-легко… Плюшевое сердце? Евдокия прижала ладонь к груди. Не плюшевое – живое еще и, знать, поэтому болело, беспокоилось. А ныне стучит быстро-быстро, тревожно.

– Лихо…

– Я с ним сам поговорю… – Себастьян развернулся было, но Евдокия его остановила.

– Стой. Погоди. То убийство… Быть может, нам стоит пока уехать?

Он задумался, но покачал головой:

– Поздно. Теперь если исчезнет, то скажут – сбежал. А что есть побег как не признание вины? Нет, Евдокиюшка, надо искать настоящего убийцу.

– И ты…

– Найду, только сначала выясню, где мой дорогой братец по ночам пропадает. Но идем… и не приезжай больше сюда. Не надо оно… увидишь, сами к тебе придут. А в своем доме ты хозяйка.

…ее дом.

…славный старый дом на Чистяковой улочке, купленный у вдовицы… от нее в доме остался запах мурмеладу, который вдовица варила из крупных красных яблок, щедро сдабривая корицей. И, разливая по склянкам, аккуратно подписывала каждую. В подвале выстроились целые ряды склянок.

А на чердаке – короба с кружевными салфетками.

Окна дома выходили на Старую площадь, в народе именуемую Кутузкиной, не из-за тюрьмы, но из-за памятника графу Кутузкину… Он стоял окруженный старыми тополями, покрытый благородною патиной и печально гляделся в мутные воды фонтана…

О доме стоило вспомнить.

И Евдокия улыбнулась, что воспоминаниям, что собственным мыслям. Она ведь была счастлива… и будет… конечно, будет, ведь счастье стоит того, чтобы за него повоевать.

Войны же Евдокия не боится. У нее вот револьвер есть.

– Погоди… – Она не позволила Себастьяну уйти. – Богуслава… с ней что-то неладно.

Помрачнел.

– Я не могу сказать, что именно, но… рядом с нею плохо. И мигрень начинается… и ее слушают… я не уверена, что это чародейство… и, быть может, злословлю, но она говорила о приюте, и…

Евдокия замолчала, не умея объяснить собственное смутное беспокойство.

– Приют проверяли трижды, – вынужден был признать Себастьян. – Ничего. Там все чисто и благостно, как на свежем погосте… то есть никаких правонарушений. Есть девицы. Есть наставницы. Сидят, крестиком скатерочки вышивают, рубахи сиротам чинят, молятся хором…