– Ложь. – Евдокия заставила себя выдержать взгляд Богуславы, и колдовкина зелень ее глаз в кои-то веки показалась отвратительной. Болотной.

Богуслава хотела сказать что-то еще, но губы дрогнули. Сложились в улыбку.

И захотелось стереть ее, вцепиться ногтями в лицо, разукрасить его царапинами, выдрать клочья рыжих волос и катать по полу с визгом, с руганью…

…не по-княжески.

Зато действенно…

– Что ж, – Евдокия поднялась на ступеньку, – я рада, что мы наконец все выяснили.

Богуслава ответила величественным кивком. Верно, слова, каковые можно было бы потратить на никчемную купчиху, у нее закончились.

И к лучшему оно.

Отец Себастьяну не обрадовался. Тадеуш Вевельский на приветствие ответил взмахом руки и, отломив столбик пепла с сигары, вяло произнес:

– Мог бы и предупредить о своем визите…

– Ну что ты, батюшка, и узнать, что ты или болен, или в отъезде? – Себастьян вдохнул горький дым.

В курительной комнате ничего-то не изменилось. Кофейного колера обои. И старая мебель с бронзовыми вставками. Низкий столик, карты россыпью и стопка фишек перед отцовским местом. Выиграл? Пусть не на деньги игра, но и этот малый успех весьма радовал Тадеуша Вевельского, приводя его в преблагостное расположение духа.

Правда, появление старшего отпрыска благости поубавило, но…

– Мне кажется, дорогой мой папа, – Себастьян произнес слово с ударом на последнем слоге, – что вы меня избегаете.

– Кажется, – не моргнув глазом, ответил Тадеуш.

И с радостью немалой продолжил бы избегать.

– Я рад это слышать! – воскликнул Себастьян и пнул низкое кресло, в котором устроился Велеслав. – Уступи место старшим…

Велеслав побагровел, но поднялся.

– Вы же представить себе не можете, как я мучился!

Он вытянул тощие ноги, и треклятый хвост, от самого вида которого князя Вевельского передергивало, устроил на коленях. Притом, что его, чешуйчатый, отвратительный, Себастьян еще и поглаживал.

Извращенец.

– Как? – высунулся со своего угла Яцек. И темные глаза блеснули.

– Страшно, Яцек. Страшно! Я даже начал подозревать, что папа меня не любит!

Князь Вевельский почувствовал, что краснеет.

– Но теперь я уже склоняюсь к мысли, что ошибся…

– Ошибся, – подтвердил князь, пытаясь сообразить, что именно привело Себастьяна в отчий дом. Он надеялся, что дело вовсе не в клубных делах… и не в той певичке, которая одарила его своей благосклонностью… не даром, естественно…

Следовало признать, что чем старше он становился, тем дороже эта самая женская благосклонность обходилась… и ведь пришлось занимать…

…а все почему?

Потому что Лихо, бестолочь, контракт подписал… честный он больно.

И что с этой честностью делать? На векселя ее не изведешь.

– Я несказанно рад, дорогой мой папа! – Себастьян сидел вальяжно, и ногой покачивал, и выглядел до отвращения довольным собой. – Раскол в семье – дело дурное… а скажи-ка, будь так ласкав, где же братец мой разлюбимый…

– Который? – Тадеуш с трудом сдерживал внезапно нахлынувшее раздражение. Он и сам не мог бы сказать, что же именно было истинной его причиной. То ли что сын его старший не спешил подчиняться родительской воле, но глядел на отца сверху вниз, с этакой насмешечкой, а то и вовсе – презрением, то ли что он не поспешил отречься от Ангелины, которая в своем втором замужестве посмела быть счастливой, о чем и писала пространные письма, верно, из желания позлить бывшего супруга, то ли просто сам по себе.

Чужой он. Непонятный.

– Это который? – поинтересовался Велеслав.

Он успел выпить и оттого чувствовал себя престранно. С одной стороны, старшего братца Велеслав не то чтобы боялся – он не боялся никого и ничего, как и подобает королевскому улану, – разумно опасался, с другой – Себастьянов наглый вид и особенно хвост его вызывали вполне естественное в Велеславовом понимании желание дать братцу в морду.

Может, конечно, хвост и не самый лучший повод для мордобития, но и не худший.