К Железнову подошел Бойко.

— Ну что слышно, Павел Калинович? — спросил его Железнов. Бойко доложил, что боеприпасов и продуктов хватит суток на двое. — На двое, говоришь? — переспросил Железнов. — Но сейчас, наверное, каждый пайка по два съест...

— Мы посоветовались с начальником медпункта и товарищем Хватовым и разрешили сейчас каждому съесть по сто граммов сухарей и куска по три сахару. Вторую порцию — часа через три. А остальное роздали как НЗ.

— Прикажите, чтобы без приказа не брали, — сказал Железнов.

— Люди так настрадались от голода, что сами будут беречь. Как все радуются, товарищ полковник! Точно праздник! А какие вкусные сухари... — Бойко протянул Железнову и сам захрустел сухарем.

Железнов разделил свои сухари между Польщиковым и Никитушкиным:

— Разговляйтесь, друзья!.. — Вера от сухарей отказалась: у нее еще были свои. — А что там? — кивнув в сторону вырубки, спросил Яков Иванович.

Бойко ответил, что там всеми делами занимается Хватов. Ему не хотелось сейчас говорить об убитых, он знал, как близко принимает комдив к сердцу потери людей, и завел разговор о предстоящем прорыве.

— Все остается по-прежнему! — сказал Яков Иванович.

— Нельзя, товарищ полковник! Противник нас опередил: наша разведка обнаружила, что он выдвинулся на Ильино. А кавкорпус Белова отошел за Угру, в район Всходы.

— Отошел за Угру? — в задумчивости повторил Железнов. — А что, если мы, Павел Калинович, вот так? — Яков Иванович провел пальцем по карте на юго-запад до Челновой, а от нее резко прочертил пальцем линию на Всходы до фронта кавкорпуса.

— До Челновой разведка не дошла: по дороге на Баскаково движется немецкая колонна с танками и артиллерией.

— Тогда, Павел Калинович, наше дело... — Яков Иванович хотел сказать «дрянь», но, видя, с какой тревогой смотрят на него Бойко и Вера, спокойным тоном добавил: — Не совсем плохое. — И его палец молниеносно перелетел через расположение дивизии на северо-восток и остановился на надписи: «Преображенское».

Бойко понял комдива.

— Здесь противник теснит на север части четвертого десантного корпуса, — сказал он.

— Теснит на север? — Яков Иванович замолчал, пристально рассматривая карту.

Всей душой Вера чувствовала, как отцу сейчас тяжело. Она понимала, что все пути к кавкорпусу отрезаны. В ее взволнованном мозгу зазвучали напутственные слова начальника разведотдела фронта: «...Если дивизия пойдет на соединение с кавкорпусом, идите с ней, пока не переправитесь через Угру. Если же она пойдет в другом направлении, то на Велишки двигайтесь самостоятельно...» До боли в сердце чувствовала она жалость к отцу — так тяжело будет ей с ним расстаться!.. Чтобы своим волнением не расстраивать его, Вера отошла в сторону и села на пенек.

— Тогда, Павел Калинович, — снова начал Железнов и показал пальцем на восток, в сторону Большой земли, — нам остается только одно — пробиваться так!.. Надо полагать, Пополта вспухла, болота поднялись, и вода отсюда фрицев выжила. Леса здесь до самой дороги Гжатск — Юхнов дремучие... А другого выхода у нас нет. Либо голодная смерть, либо плен... Следовательно, Павел Калинович, мое решение таково: поворот на сто восемьдесят градусов, направление азимут семьдесят восемь — лес Новинской дачи, а там северными болотами Пополты на Доброе... — Яков Иванович хотел улыбнуться, но не смог. Он протянул Бойко свою карту и добавил: — Для встречи Доброва и Тарасова оставить моего адъютанта с разведчиками... Действуйте, товарищ Бойко!..

Бойко ушел, а Яков Иванович, опираясь на костыли, подошел к Вере.

Вера помогла отцу сесть и сама опустилась около него на колени.

Нащупав в темноте его руку, она прижала ее к своим губам.

— Прости меня, папа, — тихо сказала она.

— За что, доченька? — Яков Иванович сжал ее виски своими горячими ладонями и притянул голову к себе... Из темноты на него смотрели широко раскрытые Верины глаза. В них крохотной искрой отражалась далекая звезда. — Что ты, Верушка? Не плачешь ли ты, лейтенант?

Вера покачала головой.

— Папа, вы сейчас уходите? — спросила она.

— Да, доченька, скоро двинемся. Как видишь, нам здесь оставаться нельзя.

— Тяжело, папа... Тяжело оставлять тебя одного... Но я не могу идти с тобой...

— Почему, доченька? — Яков Иванович отвел голову Веры от своей груди и, держа ее дрожащими пальцами, смотрел в ее глаза.

— Мы должны идти, — тихо, словно чувствуя себя виноватой, ответила Вера.

— Куда? — спросил Яков Иванович, и ему стало страшно за дочь. Какие еще испытания предстоят ей на первых шагах только начавшейся жизни?..