А Вера монотонно вполголоса повторяла в микрофон:

— «Утес»!.. «Утес»!.. «Утес»!..

— Громче! Громче! — попросил Бойко. Ему казалось, что она говорит слишком тихо и поэтому армия ее не слышит.

Вера прикрыла микрофон рукой.

— Ну как же громче? Ведь услышат!.. — сказала она.

Бойко с досадой махнул рукой.

Вера чуть повысила голос. Но через некоторое время опустила микрофон:

— Не отзываются. Надо подождать. Может быть, выключились...

— Чего же ждать? — полным отчаяния голосом проговорил Бойко. Ведь это для него была последняя надежда.

— Давайте вызывать кавкорпус, — предложила Вера. — А Вихорева будет вызывать «Утес». — И, не дожидаясь согласия Бойко, приказала Ане и Василию развернуть другую станцию, а сама стала настраиваться на волну кавкорпуса.

С правой стороны, под гаснущей Полярной звездой, снова глухо загрохотала артиллерия. Вера сняла наушники, прислушалась и с волнением взглянула на Бойко. Бойко понял ее взгляд, посмотрел на часы и кивнул головой:

— Все идет по плану!..

— Что значит «по плану»? Они все еще там?

— Нет, Вера Яковлевна, не там.

— А что же там грохочет?

— Там грохочет Гречишкин, да десятка два таких же, как и он, удальцов.

— А дивизия?

— Дивизии там уже нет... Связывайтесь скорее с кавкорпусом, а то нам уже пора уходить.

Вера стала быстро стучать ключом, вызывая кавкорпус. Бойко неотрывно следит за выражением ее лица. Наконец на ее губах появилась улыбка...

— Кавкорпус слушает, — сказала она.

Бойко дернул за штанину лежавшего сбоку шифровальщика:

— Бельдюгин, вставай! Кавкорпус!..

Но вдруг лицо Бойко и шифровальщика помрачнели. Бойко безнадежно махнул рукой.

— Мы с ними разговаривать не можем. У нас нет их кода. — Бойко был изумлен беспечной улыбкой Веры. — Вот как нехорошо складываются наши дела, Вера Яковлевна!..

Вера улыбнулась в ответ, и Бойко с удивлением посмотрел на нее.

— Можете разговаривать, — сказала она. — Кавкорпусу фронт сообщил ваш код!

Шифровальщик подсел ближе к щитку рации и, пользуясь ее светом, стал быстро переводить то, что диктовал Бойко, на цифры. Вера передавала их в эфир.

Время от времени она выключалась, чтобы гитлеровцы не засекли работу их станции. В один из таких перерывов она прочитала письмо отца: «Верушка! Целую. Радуюсь твоему подвигу. Благодарю за всех. Скоро увидимся. Папа».

Вера вертела в руках листок бумаги, всматриваясь в неровный почерк и пытаясь хотя бы по почерку узнать еще что-нибудь.

Светало. Бойко продолжал диктовать Бельдюгину. Впереди него стоял часовой, держа автомат наизготовку. Когда Вера подошла к ним, все тревожно обернулись. Бойко поднялся и протянул ей листок бумаги. Увидев этого человека при утреннем свете, Вера не могла проронить ни слова.

Она встречала Бойко, когда зимой прилетала к отцу, — это был красивый, энергичный здоровяк. Сейчас же перед ней стоял другой человек, будто тень прежнего Бойко, — истощенный, обросший щетиной, с вытянувшейся шеей и громадным кадыком. Казалось, стоит ему сделать шаг — и он свалится, чтобы никогда не встать. Лишь в глазах его светился живой огонек, да надорванный голос звучал по-прежнему властно.

— Пожалуйста, срочно передайте фронту! — попросил Бойко, отдавая Вере кодограмму. — Будет еще продолжение.

Но Вера по-прежнему глядела на него и никак не могла прийти в себя. Бойко по-своему истолковал ее взгляд. Он кивнул в ту сторону, откуда доносилась артиллерийская стрельба, и сказал:

— Не волнуйтесь! Они молотят по пустому месту.

— Так, значит, они скоро могут...

— Ничего не могут! — перебил ее Бойко. — Там Тарасов нас прикрывает. Передайте еще и эту, — он взял у шифровальщика вторую кодограмму, — потом будем сниматься с места.

Теперь станции и запасное питание к ним несли радисты и бойцы. Их путь пролегал через топкое болото.

— Почему мы идем на северо-запад? — спросила Вера у Бойко.

— К дивизии идем.

— Это я знаю... Но ведь мы удаляемся от фронта и от кавкорпуса.

— Правильно, Вера Яковлевна. Это искусство вашего папаши! — сказал Бойко с такой гордостью, как будто он сам придумал план выхода из окружения. — Это наиболее надежный путь.

«Куда же теперь пойдет дивизия? — думала с тревогой неискушенная в военном деле Вера. — Ей надо торопиться! Гитлеровцы могут перерезать пути... А как же будет с храбрецами Тарасова? Их немного, и их легко могут окружить!.. Бойко сказал: «Это искусство вашего папаши!..» Но какое же это искусство? Оставить людей на явную гибель?.. Значит, искусство в геройстве этих людей?..»