— Мама! — крикнул Юра, увидев Нину Николаевну.

Нина Николаевна обняла сына, тяжело дыша, прижала его к себе:

— Ну что, сынок?

Юра крепко схватил мать за руку и потянул ее:

— Скорее идем домой!

По взволнованному голосу мальчика, по тому, как он вздрагивал, Нина Николаевна почувствовала: что-то случилось. Она вбежала в квартиру.

— Мама! Ты ранена? — крикнула она, увидев Аграфену Игнатьевну на кровати забинтованную.

Аграфена Игнатьевна перекрестила дочь.

— Помилуй нас, боже, спаситель наш! — И, притянув голову дочери к себе, поцеловала. — Доктор, славная такая женщина, сказала, что ничего опасного нет, все пройдет. — Ее глаза наполнились слезами. — Не помощница я тебе теперь, доченька, только обуза...

— Что ты, мама, бог с тобой! Сейчас я тебя покормлю, ты ведь, наверное, голодная.

— Какая тут, доченька, еда?.. Бежать нужно отсюда, ведь погибнем!.. — опираясь здоровой рукой о край кровати, старуха стала подниматься.

— Куда ты, мама? Лежи! Я была в комендатуре. Нас на машине отвезут на вокзал. — Нина Николаевна пошла в кухню. — Сейчас буду укладываться!

И опять раздался взрыв. На этот раз бомба была, видимо, более тяжелая. Дом, казалось, подпрыгнул, посыпались последние уцелевшие стекла.

Аграфена Игнатьевна поднялась с кровати.

— Сейчас же уходите из дому!.. — властно сказала она. — Сейчас же!..

Ее сил хватило только на эти слова. Она закачалась и упала на руки подбежавшей дочери.

В дверь сильно постучали. Юра испуганно спросил:

— Кто там?

— Быстро выходите! — ответил мужской голос. — Рядом горит квартира.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Поезд, в котором эвакуировалась семья Железновых, мчался с такой скоростью, что казалось, будто перепуганные вагоны сами гонят вперед старый паровоз и он, задыхаясь, еле успевает крутить своими колесами. Нина Николаевна подумала, что старику паровозу, наверное, самому хочется убежать подальше от войны, остановиться где-нибудь на узловой станции и снова заняться своим привычным спокойным делом — маневрировать и составлять поезда.

Но, начиная от Ярцева, станционные начальники держали состав целыми сутками, пропуская в первую очередь на запад воинские эшелоны и поезда раненых — на восток. В Вязьме повернули вместо Москвы на Калугу. Там поезд простоял еще несколько суток на запасных путях. Наконец темной ночью ему дали путевку и отправили в обход Москвы на восток. И снова этот состав тащил старенький паровоз.

В товарных вагонах и на платформах, теснясь друг к другу, сидели и лежали люди, неожиданно потерявшие свои семьи, кров, имущество. Никто не знал, где же конечная остановка, где будет их новый дом.

Страшное горе войны роднило обездоленных людей. У каждого было тяжело на душе. И на человека, который позволял себе в это время то, что не отвечало общему настроению, смотрели с упреком. Больная, измученная своей раной и тяжелой дорогой, Аграфена Игнатьевна глядела на все окружающее с каким-то безразличием, но и она не выдержала, когда молодая соседка по привычке стала подкрашивать губы.

— Не время, Галина Степановна! — сказала она.

— Простите, бабушка, забылась. — Женщина носовым платком стерла с губ помаду.

С Галиной Степановной Железновы познакомились еще в Барановичах, где их эшелон был разбомблен. В дыму бомбежки и пожара Нина Николаевна с незнакомой женщиной переносила на носилках Аграфену Игнатьевну к эшелону, пришедшему из Бреста. Этот состав был так перегружен, что втиснуться в него трудно было даже здоровому человеку, а в него все лезли и лезли. Люди уже стояли на площадках вагонов, сидели на крышах, висели на буферах. Вдруг с одной из платформ послышался женский голос:

— Давайте бабушку сюда! Давайте!.. Как-нибудь поместимся!

Множество рук схватили носилки, подняли их на платформу. Втиснулись за ними и Нина Николаевна с Юрой. Галина Степановна уступила свое место и положила Аграфену Игнатьевну на узлы, и Нина Николаевна почувствовала к ней большую привязанность.

В пути они подружились. Галина Степановна тоже оказалась женой военного, капитана Карпова из Бреста. Женщины старались помогать друг другу, особенно когда кого-нибудь из них одолевала тоска.

Эта тоска иной раз доводила Нину Николаевну до отчаяния. Темными ночами, лежа без сна, она еле сдерживала себя, чтобы не расплакаться.